По следу скорпиона - Юлия Федотова

– Моя. Агнесса.

Колдун сжал кулаки, скрипнул зубами. Вдруг остро, нестерпимо захотелось жить. Вот ни о чем не жалел, на все было наплевать: на дом, на деньги, на общественное положение, на себя самого… Смешная собака Агнесса – вот что, оказывается, связывало его с жизнью.

Но и демон не спешил пускать нож в дело.

– Знаешь что, – заговорил он, причем очень миролюбиво, – если ты, допустим, поклянешься страшной клятвой этого… как его?.. Моржуха? Мормыха?

– Мельдаха, – машинально поправил колдун.

– Вот-вот. Если поклянешься никогда больше не варить «сопли покойника», я, пожалуй, не стану тебя убивать… Согласен? Ну давай тогда, клянись.

Колдун клялся. Истово, от души. Так клянутся не смертным, только богам. Никогда, ни за какие блага мира, ни за какие деньги он не станет варить «сопли»… и вдруг перебил сам себя:

– А как быть с наговором?!

– А что с наговором? – удивился Хельги. Он, оказывается, успел позабыть, что, собственно, привело его в логово чародея. Отвлекся на зелье и животное.

– Наговор ОК'Кана? Про него не клясться?

– Ах наговор! Ну клянись, одно к одному.

Колдун вошел в раж: он и черное колдовство бросит вовсе, и переучится на предсказателя или целителя, и никогда больше… иначе…

– Вот и чудесно, – одобрил странный демон. – Я рад за тебя. Пойду, пожалуй.

И исчез. Канул в Астрал. А Балдур Эрринорский, обессилев, пал на колени, прямо в смердящую лужу, поймал, прижал к сердцу и принялся целовать в мордочку свою кривоногую Агнессу, при этом даже не подозревая, что именно ей обязан жизнью.

Потом все-таки нашел в себе силы, поднялся, красиво воздел руки и торжественно изрек в пространство: «О Великий! Если во мне, недостойном, будет нужда – только призови! Отныне ты – господин мой!»

В общем, почитателей у Хельги в этот день прибавилось.

– Неправда!!! Это невозможно! Я бы никогда… Он наврал все!!! – В глазах Эдуарда блестели слезы. – Вот сволочь! Я не виноват!

– Да никто тебя и не винит! Тебя использовали как посредника! Слепое орудие и все такое… – втолковывал Хельги, перепуганный бурной реакцией принца.

– Правда? – Тот всхлипнул. – Честно?

– Правда. Кстати, пока опять не забыли… – Я, сотник Ингрем, по праву, данному мне Гильдией, объявляю ученика моего, Эдуарда-Карола-Хенгиста, наследника престола Ольдонского, истинным воином во всех правах его! Правильно, что ли?

Меридит одобрительно кивнула. Правильно. Наконец-то раскачались. А Энку занимало другое. Причем настолько, что она даже акт рождения нового воина проигнорировала.

– А что колдун? Ты его, надеюсь, убил? – спросила она строго.

Хельги давно ждал этого вопроса. Рассчитывал, вдруг пронесет… Увы. Тихонечко вздохнул, напустил на себя равнодушный вид, ответил небрежно, будто речь шла о предмете самом пустяковом, внимания не заслуживающем:

– Колдун?.. Ах, колдун! Нет, не стал. Хотел сперва, потом что-то раздумал…

– Правильно! – кивнула Энка с наигранным одобрением. – Так и надо. Чем больше в мире черного колдовства, тем он удивительнее и прекраснее! Позволь, однако, осведомиться, что же тебя остановило в благородном порыве?

Хельги отвел глаза.

– Ну… Он мне показался вполне приличным человеком. Осознал и раскаялся.

Но проницательную сильфиду было не так-то просто провести.

– Да ладно! Осознал! – фыркнула она презрительно. – Нечего мне сказки рассказывать, я не барздук Тувс. Лучше признавайся, какую скотину держит твой колдун? Козу или там крысу?

– Собаку. Агнессой зовут. Рыжая. Вы с ней одной масти, – буркнул Хельги, отворачиваясь.

Энка усмехнулась с видом «что и требовалось доказать». И уже раскрыла, было, рот, чтобы в самой язвительной форме высказать все, что думает по поводу нежной психики демонов-убийц. Но тут, к великой радости Хельги, на них напали очередные разбойники. Учуяли золото, недаром один из них был если не полноценный лепрекон (великоват ростом), то уж точно полукровка.

От этого вышла сплошная польза. Во-первых, размялись, отвлеклись от переживаний. Во-вторых, разжились кое-какой теплой одеждой. В-третьих, Хельги получил возможность ублаготворить свой нож. Примета есть такая: если обнажил оружие с целью убить врага, нельзя убирать его назад в ножны, не напоив кровью. Иначе оно рассердится и в следующий раз обязательно подведет. Не то чтобы Хельги особенно верил в приметы, но с оружием предпочитал не рисковать.

В-четвертых, что самое главное, появилась новая тема для беседы. Суть ее сводилась к тому, что «неразумно таскать за собой по всему миру столько золота». От Хельги с его колдуном отстали, и принц получил наконец возможность поговорить с бывшим наставником с глазу на глаз.

– Не понимаю, зачем отец… – В портрете, описанном Хельги, Эдуард безоговорочно признал своего отца короля, – …зачем он хотел тебя убить?

Для Хельги такой вопрос не стоял.

– Неужели не ясно? Я был твоим наставником. Случись что с твоим отцом, стань ты королем, я мог бы спокойно прибрать к рукам твое королевство.

– Но ведь ты не стал бы так поступать?

– Разумеется. Последнее, что мне требуется в жизни, это королевство. Но твоему отцу это не известно, он решил обезопасить престол от узурпатора. Вполне рациональный, с государственной точки зрения, поступок.

– Но нельзя же убивать кого-то без вины. Не по подозрению даже, а… для профилактики! И вообще, откуда он про нас узнал? Про то, что ты мой наставник?

– Тьфу ты! – Хельги даже разозлился на недогадливость бывшего ученика. – Не говори, что твоего отца совершенно не занимает судьба единственного сына-наследника и что на службе у него не состоят шпионы. А потом, и шпионы не нужны, демоновы менестрели позаботились. О нас на каждом углу, на каждой базарной площади орут!

– Да, но ведь никто не знает, что это именно о нас! – продолжал не понимать Эдуард.

В самом деле, когда они в первый раз спасли мир, он думал – вот он, звездный час, ожидал славы, почестей и привилегий. Оказалось – ничего подобного!

Нет, все было как положено: народное ликование, хвалебные песни, благодарственные речи в честь спасителей мира. Вот только с ними, настоящими, эти славословия никак не соотносились. К тому времени, когда они выбрались из предгорий Даарн-Ола в Срединные Земли, в народе стараниями бардов, менестрелей и тому подобного вредного элемента успел сложиться некий фольклорный, поэтический образ героев, имеющий крайне мало общего с действительностью и отодвинувший их, реальных, далеко на задний план…

И если их иногда все же узнавали, то самая распространенная реакция окружающих выглядела примерно так: «Принц Эдуард? Тот самый, про которого есть в «Песни о Спасении Мира»? Надо же, как интересно!»