Ликвидация враждебного элемента: Националистический террор и советские репрессии в Восточной Европе - Александр Решидеович Дюков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Допустим, документ, на который ссылается Лаар, действительно существует. Можно ли из этого сделать какие-либо выводы о намерениях советского руководства? Нет, нельзя — потому что в Кремле исходящие «снизу» предложения могли и не одобрить.
Например, после присоединения Прибалтийских республик командующий войсками Белорусского особого военного округа генерал-полковник Павлов отправил наркому оборону маршалу Тимошенко служебную записку следующего содержания:
«Существование на одном месте частей Литовской, Латвийской и Эстонской армий считаю невозможным. Высказываю следующие предложения:
Первое. АРМИИ всех 3-х государств разоружить и оружие вывезти в Сов. Союз.
Второе, или После чистки офицерского состава и укрепления частей нашим комсоставом — допускаю возможность на первых порах — в ближайшее время использовать для войны части Литовской и Эстонской армий — вне БОВО, примерно — против румын, авганцев или японцев.
Во всех случаях латышей считаю необходимым разоружить полностью.
Третье. После того, как с армиями будет покончено, немедленно (48 часов) разоружить население всех 3-х стран.
За несдачу оружия расстреливать.
К выше перечисленным мероприятиям необходимо приступить в ближайшее время, чтобы иметь свободу рук». [587]
Если мы будем пользоваться методикой М. Лаара, то, обнаружив этот документ, начнем писать о том, что советские власти в 1940 г. планировали разоружить прибалтийские армии, а их личный состав отправить воевать в Афганистан. Однако на самом деле все обстояло прямо противоположным образом. В Кремле предложения Павлова были отвергнуты, а 17 августа 1940 г. нарком обороны маршал Тимошенко издал приказ, согласно которому армии Прибалтийских республик переформировывались в территориальные стрелковые корпуса Красной Армии. При этом в корпусах сохранялась старая форма, офицерский состав был лишь незначительно разбавлен русскими и местными коммунистами [588], а командующим 22-го Эстонского корпуса стал генерал-майор Густав Ион-сон, бывший командующий вооруженными силами независимой Эстонии[589].
Так что даже если записка Жданова о необходимости депортации, на которую ссылается М. Лаар, и существует в природе, делать на этой основе какие бы то ни было выводы о намерениях советских властей нельзя.
В существовании распоряжения НКВД № 288 от 28 ноября 1940 г., на которое в качестве доказательства подготовки депортации ссылаются авторы «Белой книги», сомневаться не приходится. Однако никакого отношения к подготовке депортации этот документ не имеет. Согласно распоряжению № 288 НКВД Эстонской ССР предписывалось всего лишь «завести картотеку по т. н. контрреволюционному и антисоветскому элементу»[590].
Создание картотеки учета контрреволюционного и антисоветского элемента никак не может рассматриваться в качестве доказательства подготовки депортации. Во все времена и во всех странах соответствующими структурами велись картотеки политически неблагонадежных лиц. Это — одна из основ деятельности служб государственной безопасности[591]. В 30-х — 40-х гг. XX в. подобные картотеки имелись далеко не только в Советском Союзе; имеются они и сейчас, в том числе и в современной Эстонии. Прежняя эстонская политическая полиция также располагала чем-то подобным — не зря же в ее составе имелся отдел по борьбе с инакомыслием. Следует ли из этого, что в независимой Эстонии готовились или готовятся массовые депортации?
Таким образом, никаких доказательств тому, что подготовка к депортации начала проводиться еще в 1940 г., эстонскими историками не предъявлено. Это не удивительно — ведь представить доказательства того, чего не было, весьма проблематично.
Российские историки давно обнародовали факт, ставящий крест на любых рассуждениях о начале подготовки депортации из Эстонии в 1940 г. Июньская депортация 1941 г. осуществлялась в соответствии с постановлением ЦК ВКП(б) и СНК СССР «О мероприятиях по очистке Литовской, Латвийской и Эстонской ССР от антисоветского, уголовного и социально-опасного элемента». Постановление это разрабатывалось руководством НКВД; первоначально депортацию планировалось провести лишь с территории Литвы. Латвия и Эстония были добавлены в проект постановления в самый последний момент. Проект даже не успели перепечатать — слова «Латвийская и Эстонская ССР» вписаны в него от руки[592]. Таким образом, решение о депортации из Эстонии не готовилось заблаговременно, а было принято под влиянием момента.
Что же заставило Кремль отказаться от прежней умеренной политики в Прибалтике (как мы помним, за «первый год советской оккупации» число осужденных в Эстонии составило менее 1,5 тысячи человек) и перейти к действительно массовой репрессивной акции?
Официальная эстонская историография не дает ответа на этот вопрос. И не случайно — ведь ответ этот очень неприятен для современного Таллина. Дело в том, что депортация 1941 г. организовывалась не для геноцида эстонского народа, как рассказывают нам сегодня. Кремль преследовал гораздо более рациональные цели. Депортация была способом борьбы со связанной с нацистскими спецслужбами «пятой колонной» из прибалтийских националистов. В постановлении ЦК ВКП(б) и СНК СССР необходимость депортации обосновывалась предельно ясно: «в связи с наличием в Литовской, Латвийской и Эстонской ССР значительного
