Месть палача - Виктор Вальд

Менее чем через столетие Константинополь, как и его предшественник Великий Рим, уже покоился на семи холмах, как настоящая мировая столица, и вышел за крепостные стены возведенные при его основателе. Тогда император Феодосий II приказал префекту Анфимию возвести еще одну стену, защищающую город со стороны суши. Новая, уже внешняя, стена была уже и ниже теперь уже внутренней старой стены, но она имела девяносто шесть мощных башен. Эти шести– и даже восьмиугольные башни были не только мощными укреплениями, но и казармами для постоянной стражи. А на первых и подвальных этажах были устроены склады для вооружений и продовольствия. Теперь воинам не приходилось долго шагать от городских казарм к месту службы и обратно на отдых. Теперь они жили там, где и должны были нести службу, в любое мгновение готовые стать на стены и отбить самое неожиданное нападение.

Среди этих девяноста шести башен особо выделялись несколько из них, которые были проездными. Посредине внешней новой стены стояла самая большая проездная башня – Романовская, называемая еще Романовские ворота. Между этими воротами-башнями в сторону залива Золотого Рога находились Полиандровы, Харсийские, Керкопортовые и Деревянные ворота-башни. С этой стороны стена оканчивалась цитаделью Влахерна, в которой подолгу жили василевсы во время городских смут и внешних опасностей.

От Романовских ворот в сторону Мраморного моря стояли еще две проездные башни: Царская и Золотые ворота. У моря стена так же оканчивалась крепостью под названием Анемас.

Самыми богато украшенными и знаменитыми были, конечно же, Золотые ворота – собственно поэтому так и названные.

Девятая и десятая фланговые башни, а так же малая стена, создавали безопасный тройной шлюз непосредственно перед проемом Золотых ворот. Это был надежнейший оборонительный комплекс, неоднократно принимавший на себя волны варварских атак. Тысячи и тысячи гуннов Виталиана, арабов с востока, болгар ханов Крума и Симеона нашли свою смерть у Золотых ворот. А на эту бесчисленную гибель с торжеством созерцали не только бесстрашные византийские воины, но многочисленные мраморные барельефы и скульптуры, изображавшие мучения Прометея, подвиги Геракла, сон Эвдимиона. А еще – Пегаса, Фаэтона и огромнейшего количество славных героев мифов и легенд, над которыми на самом верху башни располагалась бронзовая статуя императора Феодосия I на колеснице, запряженной четырьмя слонами. Эта необычная колесница была воздвигнута в ознаменование триумфального въезда императора, который не только остановил непобедимых свирепых готов, но и смирил и призвал на собственную службу. А еще Феодосий I, избавленный от смертельной болезни молитвой и крещением от православного епископа Асхолия, стал горячим защитником православия, повелевшим закрывать и разрушать по всей империи языческие храмы.

В честь военных и духовных заслуг великого императора по бокам от ворот поставили колонны из зеленого мрамора, а железные створки ворот покрыли золотыми пластинами. Ворота стали не только Золотыми, они превратились в триумфальную арку, начальной точкой вступления победоносных императоров, позднее василевсов, в собственную столицу. Отсюда по улице Меса в центр города во время празднования военных побед и других торжеств двигалось множество воинов и слуг с трофеями и пленными, следуя за своим автократором под дождем цветочных лепестков, под аплодисменты и приветственные крики торжествующих горожан.

Как торжественные, Золотые ворота принимали самых знатных гостей и самых нужных послов. Даже таких, как папские легаты. Принимали они и самого папу римского Константина[205]. Последний раз триумфально через Золотые ворота вошел в Константинополь Михаила VIII Палеолог[206] в 1261 году после освобождения города от латинской оккупации.

С тех времен уже около сотни лет триумфальных шествий не проводилось. После владычества рыцарей Запада Золотые ворота утратили свой блеск и пышность. Разворованная и частично разрушенная башня лишь в памяти народа оставалась Золотой, но, как хорошо продуманная и устроенная проездная башня, привлекла пристальное внимание императорствующего Иоанна Кантакузана еще в первые дни нахождения на троне в целях укрепления его позиций в столице. Тогда василевс приказал усилить знаменитую башню верными войсками, отстроить и укрепить.

Если отстроить и укрепить удалось достаточно быстро и умело, то с гарнизоном, как в целом и по всему городу, было слишком сложно. Собственно византийских войск почти не осталось. Наемники были дороги и оттого малочисленны. Сажать в самый удобный вход и выход города кого-либо, а тем более ненадежных было не только опасно, но и губительно. И тогда пред глазами василевса предстал Никифор, тогда еще помощник эпарха Константинополя. Он принес не только весть о том чуде, что послал Господь в образе трех галер набитых рыцарями и их воинами из Каталонии, но и то, что их защита василевсу, городу и империи не будет стоить ни единого нуммия[206]. Более того, каталонцы согласились охранять южную часть внешней стены, а главное – Золотые ворота! через которые так удобно вводить и выводить войска, а так же, если, не приведи Господь, придется вывозить казну и двор.

Скучно. Ох, и скучно прошел день. Так же скучно, как и вчера, и позавчера, и все это скучное время. И зачем же он покинул свои леса и горы, в которых так приятно и полезно охотиться? Зачем обменял свой удобный и надежный замок с коврами и гобеленами, с огромным камином и с приятными росписями на оштукатуренных стенах на голые камни и сильные сквозняки почерневшей башни? А главное – была ли необходимость спешить сюда, оставив прекрасную девушку без внимания, поддержки и… любви?

Да! Да! Любви. Теперь он уверен в этом. Ведь у него было так много времени, чтобы все понять и осознать. Это совсем не детский порыв быть непременно рядом, не юношеское желание любой ценой увидеть предмет страсти, это твердое мужское осознание необходимости того, что любимая важнее пищи и вина, но в отличие от них должна присутствовать не несколько раз в день, а постоянно. И не только в сердце и в душе. Куда важнее и нужнее пред глазами, на расстоянии прикосновения, в одном глотке воздуха.

Он закрыл глаза и постарался в памяти, как можно отчетливее, воссоздать любимое лицо, но громкий голос друга и брата по оружию прервал его интересное занятие:

– Рамон, солнце садится.

– Да. Верно, – согласился он и, чтобы не обеспокоить друга изменившимся от досады лицом, отвернулся в сторону садов и виноградников, что в изобилии тянулись от городских стен на запад.

Рамон так и не успел воссоздать портретный образ любимой и оттого резче и громче чем обычно отдал приказ:

– Факела зажечь! Поднять на шест предупредительный знак! Готовиться к закрытию ворот!

Почувствовав спиной недоуменный взгляд друга, Рамон смягчил голос:

– Что я здесь делаю, мой дорогой Райнольд?

– Исполняем рыцарский долг, – не задумавшись, ответил друг и пожал плечами.

– Рыцарский долг велит настигнуть врага на поле боя, сразить его и преподнести даме своего сердца доказательства своей победы. А мы… Мы всего лишь привратники чужого города. Открыть – закрыть ворота. Проходите… А теперь не проходите – солнце садится – ворота закрываются. Скучно и грустно от такого рыцарского долга.

– А я тебе говорил, что это совсем не наше дело защищать византийцев. Но ты же и слушать не желал меня. Все твердил и твердил: наконец-то окропим свои мечи османской кровью!

– И это тоже… А еще мне желалось стать в ряды своих братьев рыцарей, прибывших из самой Каталонии. Это родина наших предков – земля, рождающая истинных рыцарей.

– Верно. Но для этого ты оставил Грету. Прости меня, но мне больно смотреть на то, как ты извел себя за эти месяцы разлуки с ней.

– Грета… Моя дорогая Грета…

Рамон посмотрел на свою руку. На руку, на которой уже давно зажили следы от того пламени, который он сбил с пылающих одежд любимой в том селении Эпира, когда Грета, вопреки здравого смысла бросилась спасать дома полудиких горцев от пожарища. Смелая девушка. Бесстрашная. И с добрым-добрым сердцем истинной христианки. А потом она лечила эту самую руку рыцаря своими чудодейственными мазями. Но более целебными были ее руки – нежные, заботливые, ставшие для Рамона более родными, чем руки покойной матери. Эти же милые, родные руки с трепетом и благодарностью потом приняли от рыцаря Рамона Мунтанери кубок из золота с драгоценными камнями. Тот самый кубок, что достался умелому рыцарю во время его успешного выступления на рыцарском турнире, устроенным королем сербов Стефаном Душаном в столице Эпира Арте. Как мило она прикрыла глаза! Как умилительно румянцем покрылись ее щечки! Как задрожала она всем телом! И все это не от ценного подарка, а от того, что его преподнес дорогой ее сердцу рыцарь.