Меч и Крест - Лада Лузина

— Какой клад?! — возмутился врач. — Я вас совершенно не понимаю!

— Клад гетмана в Кирилловских пещерах, — робко объяснила ему Маша. — Считается, что Мазепа зарыл его там.

— Я о таком не слыхал. — Кирилл стал подчеркнуто профессиональным и деловым. — А следовательно, мой пациент тоже. Он не читает книг сам.

— Но он сказал нам… — возразила Ковалева.

— Сказал или ответил на ваш вопрос? — скептически хмыкнул Кирилл Снуровский.

— Он знал убитую девушку, — встрял Мир.

— Он так и сказал: «Я знаю убитую девушку», или вы спросили его об этом и он сразу начал каяться? К вашему сведению, у Мити всего год назад умерла мать. Что он говорил? «Я виноват… Я не хотел, чтобы она умирала. Я — плохой»? Он постоянно повторяет это.

Врач вдруг решительно выдвинул ящик стола и смахнул туда деньги Красавицкого.

— Знайте, за Митю я могу поручиться головой, — убежденно заявил он. — Мне совершенно точно известно, что вчера ночью он не выходил из больничного корпуса. Хоть я и не сомневаюсь в том, что никто из следователей не воспримет ваши предположения серьезно. Жизнь — не американский триллер, молодые люди.

— А почему вы так защищаете его? И почему он называет вас дядя Киря? Он вам кто? — подозрительно спросил Мир. — Он ваш…

— Нет, не сын, — угадал его подозрение Кирилл. — И даже не родственник. Он сын женщины, которую я любил. Его родной отец отказался от него, и от нее тоже. Впрочем, сейчас он, кажется, раскаивается.

— А как его фамилия?

— У Мити фамилия его матери — Васильков. Простите, но мне кажется, я больше ничем не могу вам помочь! Всего хорошего, — резко объявил он, вставая.

И в результате этой беседы Маша, выходя из больницы, испытывала крайне спорные чувства.

С одной стороны, привычное для нее чувство вины, с другой — булькающее и неприятное недоверие.

С одной — врач объяснил им все буквально на пальцах. С другой — сам выказал свою неприкрытую заинтересованность в Митиной неприкосновенности.

С третьей — ей нравился ясноглазый Митя Васильков, и она не могла поверить… Просто не могла!

С четвертой — совершенно запуталась.

— Ну, что скажешь? — спросил ее Мир, чувствовавший сейчас лишь одно: «Только не „мне надо домой“! Пусть останется. Умоляю!»

Они сели на больничную скамейку, и Ковалева скорбно уставилась на носки своих допотопных кроссовок, в которых бегала на физкультуре еще в школе. Сердце Мира взволнованно заерзало, словно готовясь к прыжку…

— Не знаю, — выдавила она, размышляя. — Предположим, врач прочел ему что-то не то, и у Мити появилась маниакальная идея, — попыталась она, как обычно, разложить все по местам. — Предположим, он мог выйти ночью и знал, как отпереть церковь, — он же постоянно там вертится, мог даже выкрасть ключ… Предположим, он встретил Риту, которая пришла к тебе на свидание.

— На встречу, — спешно поправил Мир, — которую назначили Лида и Женя.

— …и убил ее, — не отреагировала на поправку Маша.

«Да что я дергаюсь? Она верит мне, верит, — успокоил себя ее наэлектризованный собеседник. — Она же влюблена в меня с первого курса. Это все знают. Ведь так?»

Так-то оно так. Только логика не работала.

Каждым жестом он боялся ей не понравиться!

— Но как один человек, да к тому же сумасшедший, мог отвезти дядю Колю к воротам Лавры? У него и денег-то, наверное, нет, — проныла Ковалева.

— Этого мы не знаем, — апатично сказал Мир. — Он одет в такие же вещи, как у меня, а его «дядя» дергается при виде двухсот баксов. Значит, Мите, скорее всего, помогает раскаявшийся отец. И отец не бедный. Знаешь что… — Он снял с пояса мобильный и, нажав кнопку голосового вызова, позвал: — Кока!

Маша посмотрела на него вопросительно-укоризненным взглядом. Сердце Мира сделало кульбит.

— Больше некого попросить, — залепетал он. — А я не смогу. Врач меня уже знает. — Трубка наконец откликнулась, и Мир рявкнул чересчур грозно: — Это я! Сейчас возвращаешься в Павловку и знакомишься с какой-нибудь медсестрой из психотделения корпуса… Не вижу номер. Тут памятник и клумба. Да, он. Твоя задача: выяснить, кто навещает пациента Дмитрия Василькова, на каком он тут положении, что делал и говорил последних два дня, где был две ночи. Понял?

Маша почувствовала прилив удушливой тошноты: ей казалось, что Мир должен распрощаться с ее насильниками навсегда, брезговать даже перемолвиться с ними словом. И она судорожно перебирала в уме иные, альтернативные способы прояснить истину — но их не было. Разве что подослать Дашу к медбрату. Только где сейчас эта Даша? Она может объявиться только к вечеру, а к тому времени сатанисты убьют еще одного…

Или не сатанисты, а сумасшедший с васильковой фамилией и глазами, способный «обвести вокруг пальца любого здорового и здравомыслящего» и, войдя в раж, превозмочь трех санитаров?

— Наверное, ты прав, — потерянно сказала она своим пыльным кроссовкам.

— Нет. Я не прав! — Мир вдруг изменился в лице.

Он забыл! (Он забыл, что еще не любил ее тогда!) Этот подонок прикасался к ЕГО девушке! Или помогал второму подонку… И от этого высоковольтного воспоминания затылок Мира расплавился и загудел, а глаза остекленели от мутной ненависти.

— Я все отменяю! — Его большой палец уже отстукивал сообщение. — Я сам. Я смогу. Я должен был убить его на месте. Я не понимаю, почему я…

— Стой! — Маша неумело вырвала телефон из его рук. — Не надо, Мир, это мои обиды. Но ты прав, давай дадим ему шанс. Ну, сделать что-то… исправиться.

— Исправиться? — заорал Красавицкий. — Да ты что? Я — псих! Я должен был убить их обоих!

— Нет, — мрачно сказала Маша, — ты должен найти убийц Риты и дяди Коли. И Кылыны, — добавила она.

— Какой Кылыны? — стих ее псих-рыцарь.

Ковалева недовольно поежилась, понимая, что проговорилась.

— Хорошо, — выдохнула она, помолчав, — я должна тебе кое-что рассказать. Но боюсь, ты мне просто не поверишь.

Мир помолчал и подавленно вздохнул ей в ответ:

— А ты поверишь мне, если я скажу, что люблю тебя?

— Привет! Ты не меня, случайно, ищешь?

Рыжий обернулся и одобрительно хмыкнул.

Землепотрясная шла к нему легкомысленной походкой от бедра, нежно кутаясь в алые перья. Умная шуба обладала всего одной пуговицей, и из-за ее краев выглядывал ненавязчивый краешек короткой юбки и кокетливый, загорелый животик-мяч. Белоснежные африканские косы до пояса рассыпались по плечам…

— Ну, ты звезда! — Это было лестно. — А мне сказали: тебя уволили.

— Да я сама ушла! — Чуб норовисто тряхнула белой гривой.