Огненный столб - Джудит Тарр

Нофрет же посчитала, что это хорошее украшение для его стройного, четко очерченного тела.

Она была слишком утомлена, чтобы не смотреть, но все же не настолько, чтобы поддаться искушению дотронуться до него. Он бы никогда ей не простил такой вольности. Особенно и присутствии отца.

Когда они трижды вымыли все тело, волосы и бороды, Нофрет принесла им полотенца и чистую одежду. Одежду, в которой они ходили на поиски тела, сожгли. Оба все еще молчали. «Эти апиру, — вдруг поняла Нофрет с легкой тошнотой, которая, должно быть, передалась ей от них, — испытывали ужас, имея дело с мертвецами». Но все же сделали это, потому что их просили родичи.

Теперь они будут рисковать своими жизнями ради одного из них, самого худшего из всех: поведут его прочь из Египта, в пустыню Синая, где спрячут среди своего народа, расстанутся со спокойной и безопасной жизнью и, может быть, умрут ради него, поскольку у них есть честь, чего не скажешь о нем. У него есть только его Бог и царская блажь.

Нофрет больше не испытывала к нему ненависти. У нее лишь все сжималось внутри. Он был словно жар египетского лета или вонь навоза, или крокодил в тростниках: существует и неизбежен.

Даже уход царя ничего не изменит. Останется память, а его дочери придется жить с ложью о смерти отца — и с его врагами, но без Атона, который защищал бы ее так, как защищал царя.

Все чувствовали одно и то же: как будто, находясь среди пустыни, где нет убежища и негде его найти, видишь, как приближается буря. Они лишились даже той немногой зашиты, которую обеспечивали им присутствие царя и его власть. Дыхание ветра уже настигало всех. Египтяне пробуждались и обнаруживали, что царь, которого они так ненавидели, уже больше не царь. Теперь пробудятся боги, и жрецы выйдут из подполья. Сменхкара, даже если бы мог сопротивляться, не сумеет остановить их.

Нофрет гадала, будет ли он пытаться. Трудно сказать. Возможно, он поддастся жрецам, но может и проявить упрямство. Он был Возлюбленным Эхнатона, второй половиной царя: половиной распущенной, половиной, которая любила удовольствия и терпеть не могла скучные государственные дела.

Наверное, стоило бы попытаться узнать больше, чтобы понять, что он станет делать. Нофрет это как-то не пришло в голову — она была слишком занята царским обманом и участием в нем ее госпожи.

А сейчас у нее были неотложные дела. Агарон и Иоханан, все еще влажные и порозовевшие после трехкратного оттирания, снова собирались уходить. Когда царя принесут к бальзамировщикам — царица должна устроить, чтобы это было сделано поспешно, из-за жары, но в действительности потому, что чем дольше ждать, тем больше риск, что все раскроется, — они должны быть там. Вещи у них были с собой, огорчительно легкие для такого длительного путешествия: по небольшой связке для каждого и большая для царя. Нофрет знала, что в ней; сама помогала укладывать — конечно, одежда, сандалии, парик и накидка, чтобы скрыть слишком всем знакомое лицо царя и его бритую голову. Некоторые полезные мелочи. Для него не взяли никакого оружия, у остальных были длинные ножи, а у Иоханана — лук и стрелы. Глядя на них, Нофрет почувствовала смутное беспокойство. Она прежде не подозревала, что Иоханан умеет обращаться с этим оружием.

Надо было возвращаться, сказать госпоже, что все готово. Уходить не хотелось. Нофрет надеялась еще вернуться в этот дом. Там оставалась Леа, она не могла идти с ними, чтобы не мешать бегству. Но это будет уже не то…

Иоханан прервал ее размышления, потянув за растрепанную косу.

— Проснись, соня. Скажи своей госпоже, что мы будем ждать, как договорились, с едой, питьем и с ослом для нашего больного брата, который возвращается в пустыню для поправки здоровья.

— Или для смерти, — сказала Нофрет.

— Вряд ли нам так повезет, — возразил Иоханан.

У него всегда было легко на сердце, даже когда он занимался таким ужасным делом, как поиски трупа раба и доставка к бальзамировщикам. Ей было стыдно и за него, и за себя, за свои мрачные мысли и предчувствия. Она не заставила себя улыбаться — это было уже слишком, — но сказала:

— Иду. Мы еще увидимся? До того, как…

— Да, — Иоханан легонько подтолкнул ее к двери. — Поторопись. Уже скоро восход.

Нофрет, совершенно измученная и мало что соображавшая, все же ухитрилась достаточно быстро добраться до дворца. Она бежала, пока могла, а остаток пути шла быстрым шагом. Ноги даже перестали болеть и только слегка ныли. Она подошла к восточным воротам с первым лучом солнца, когда их только что открыли, и прошла в город, который, проснувшись, обнаружил, что лишился царя. Звуки, разносящиеся по улицам, могли бы сойти за скорбные стенания, если бы так подозрительно не напоминали вопли радости.

Во дворце царила удивительная безмятежность. Анхесенпаатон, наученная горьким опытом чумы, проследила, чтобы, когда настанет этот момент, предусмотрели все необходимое. Хотя встречались люди, бегущие без всякой цели, бьющие себя, в грудь и стенающие, чтобы их заметили и оценили, как преданных слуг, большинство из тех, что попадались по пути, были заняты делом.

Нофрет позаботилась о том, чтобы ее могли заметить только после появления во дворце цариц и не догадались, что она только что с улицы. Возможно, это была излишняя предосторожность — хотелось верить, что так. Всюду раздавался шепот, мелькали настороженные взгляды. Великий слуга Атона мертв. Никто еще не знал, что будет делать молодой царь. Может быть, сам он еще и не задумывался об этом, но его придворных и советников это очень занимало.

Нофрет, торопливо шагая по коридору к покоям своей госпожи, чуть не столкнулась с господином Аи. Она скользнула в сторону и опустила голову, как приучены делать слуги, стараясь быть как можно незаметнее.

Но он увидел ее. Хуже того, остановился. Нофрет молилась, чтобы он не заметил пыли на ее ногах, спутанных ветром волос. Его голос мягко прошелестел над головой.

— Ах, Нофрет. Твоя госпожа спрашивала о тебе.

— Я иду к ней, мой господин.

— Очень хорошо.

Господин Аи загораживал ей путь. Нофрет ждала, когда он сдвинется с места, но он не двигался. Девушка стиснула зубы. С людьми его положения не следовало поступать так, как с молодыми пьяными дураками, которые не раз пытались притиснуть ее к стене, и она не знала, как себя вести. Нофрет была крайне разочарована — прежде она думала, что господни Аи выше таких вещей.

У нее не создавалось впечатления, что от возбуждения он уже ничего не видит, кроме вожделенной цели, как дружки Сменхкары, с которыми ей случалось сталкиваться. Напротив. Господин Аи был совершенно спокоен. Но пройти ей не давал.