Огненный столб - Джудит Тарр

Господин Аи не спешил переходить к делу. Он почтительно приветствовал царя и царицу, получил в ответ кивок от одного и ни единого взгляда от другой. Стоя близко, но не среди суетящихся придворных, он с несокрушимым спокойствием ожидал, когда царь закончит купание и умащивание своего тела.

Может быть, Сменхкара рассчитывал дождаться, когда Аи лишится терпения и уйдет, — сам царь был человеком нетерпеливым. Но Аи прошел долгую и нелегкую школу терпения царских причуд. Когда Сменхкара уже пресытился заботами своих женщин, Аи все еще был здесь, слегка улыбающийся и совершенно спокойный.

— Ну что? — спросил Сменхкара небрежно, но с некоторой резкостью. — Ты желаешь мне что-то передать?

— В некотором роде, ваше величество.

— Сменхкара ждал, но господин Аи не продолжал.

Ну, выкладывай, — сказал царь, — и покончим с этим.

— Как будет угодно моему господину, — после этих слов он помолчал, хотя на царском лбу уже собирались морщины — на менее значительного человека уже обрушилась бы гроза, — потом заговорил, по-прежнему не спеша, мягко, без оттенка возмущения или укоризны. — Мой повелитель, несомненно, знает, что его брат умер и что теперь он сам стал царем. Сознает ли мой повелитель истинное значение такого положения вещей?

— Конечно! А ты, видно, собираешься объяснить мне насчет долга, царских обязанностей и всего такого? Не трать усилий. Я не стану этого слушать.

— Но, возможно, мне будет позволено заметить, что жена твоего брата тратит массу сил, чтобы избавить тебя от скуки царских обязанностей.

— Ах, так тебе жаль ее. Бедняжка! Но у нее больше ничего не осталось. Мне не хотелось бы лишить ее этого скромного развлечения.

— Она исполняет обязанности мужчины и царя. Обязанности, которые царь исполнять не трудится.

Сменхкара подошел ближе к своему дяде — Аи приходился его матери, царице Тийе, братом. Молодой царь был меньше ростом и умом тоже, хотя Нофрет сомневалась, что он осознает это. Однако то, что он оказался ниже, раздражало его: царь нахмурился, явно подумывая, не отойти ли назад, но решил, что это будет слишком похоже на отступление. Для такого человека это настоящая проблема.

Сменхкара разозлился. Злость заставила его говорить глупости.

— Ты хочешь сказать, что я не мужчина и не царь.

— Ничего я не хочу сказать, господин, возразил Аи. — Я просто хочу, чтобы ты знал: твоя родственница перегружена. Она еще почти ребенок. Разве годится, что она исполняет всю царскую работу, а царь в это время развлекается?

Сменхкара попытался засмеяться, но вышло похоже на рычание.

— Ты читал такие поучения и моему покойному братцу? Он ведь тоже все свалил на женщин. По крайней мере, я достаточно мужчина для того, чтобы ездить верхом, охотиться и танцевать с моими вельможами, вместо того, чтобы жить в храме, валяясь у ног своего обожаемого Бога.

— Конечно, — заметил господин Аи, — ножки женщины нежнее, и в ее присутствии легче добиться вознаграждения.

Сменхкара взвился. Все бросились врассыпную, кроме господина Аи, которого уже просто не было там, где он только что стоял. Отойдя в сторонку, он вздыхал и качал головой.

— О, мой господин, какая энергия, какой характер! Если бы все это применить, где надо, Два Царства получили бы много пользы.

— Я царь, — заявил Сменхкара, едва сдерживая гнев. — И веду себя так, как мне нравится. Уходи, и поскорее, пока я не вспомнил, как царь поступает с теми, кто дерзит ему.

Господин Аи поклонился, как кланяется царю высокородный вельможа, не ниже и не меньше. Насколько могла видеть Нофрет, в нем не было страха.

— Прощай, мой повелитель, — сказал он и ушел, как и было приказано.

Нофрет догнала его далеко внизу, в коридоре, ведущем от царской купальни. Она вовсе не намеревалась делать это и теперь не знала, что сказать. Господин Аи смотрел на нее так же невозмутимо, как на царя, но бровь приподнялась в вежливом удивлении. Девушка искала в его взгляде признаки раздражения, но не нашла.

— Как ты можешь быть таким спокойным? — спросила она.

Большинство знатных вельмож влепили бы ей пощечину за дерзость, но господин Аи отвечал так, как будто она имела право говорить с ним.

— Я служил трем царям. Надо либо быстро научиться невозмутимости, либо покинуть царскую службу.

— Я до сих пор не научилась, — вздохнула Нофрет, — но все еще здесь.

— Да, — сказал он, усмехнувшись, — но ты служишь царице, и весьма необычной, к тому же.

— Конечно. Нормальные царицы не взваливают на себя столько работы, если только совсем не выжили из ума. Она убивает себя, мой господин. И не желает никого слушать.

— Это право цариц и царей: никого не слушать, если им не хочется.

Его слова прозвучали скорее ехидно, чем печально. Нофрет взглянула на него, сощурившись.

— Дело ведь не только в том, что тебе ее жаль? Мне всегда казалось, что вельможи и господа предпочитают иметь царя, который не занимается делами и ни во что не вмешивается — а не такого, который успевает вникнуть сразу во все.

— Безусловно, — согласился господин Аи. Вероятно, ему нравилось быть прямолинейным, обходясь без придворных уклончивых фраз. — Царь, который ничего не делает, — это приглашение вельможам делать что заблагорассудится. Но у нас уже был царь, отказавшийся не только от царских дел, но и от богов. Теперь у нас есть царь, которому наплевать и на богов, и на царство.

Теперь он смотрел не на нее, а куда-то в пространство над ее головой, высказывая мысли, которые, должно быть, давно созревали в нем.

— Может быть, ты не понимаешь этого, будучи чужеземкой, а если и понимаешь, то не осознаешь до конца. Царь — это больше, чем человек, который носит две короны, посох и плеть и распоряжается в Великом Доме. Царь — и есть Два Царства. Пробуждаясь каждое утро, он посылает солнце на небо. Все, что он делает днем и ночью, воплощает мощь царства.

— У нас был царь, который отверг богов, но полностью посвятил себя непрерывному служению тому, кого он поставил на их место. Его ненавидели за это, но он, несомненно, был царем. Он жил, как подобает царю, и долгие годы исполнял свои обязанности как должно.

— Царь, которого мы имеем теперь, не служит богам — даже единственному богу своего брата — и не служит своему царству. Он считает, что его красоты и телесной силы достаточно, чтобы поддержать нас всех. Но красота вянет, а телесной силы очень легко лишиться. Наш царь слаб и, что еще хуже, он отказывается быть сильным.

Нофрет была очень спокойна. Она не осмелилась сказать, что ей сейчас пришло в голову. Если все, что говорил Аи, правда, то положение Египта еще хуже, чем он думает. Сменхкара — не только слабый царь, он считает себя единственным. Но ведь Эхнатон не умер. Он оставил свою корону и трон, отбросил их, как бесполезные вещи, — такого не совершал ни один царь Египта.