Огненный столб - Джудит Тарр

Агарон поставил царицу на ноги. Она покачнулась, ухватилась за него, выпрямилась. Нофрет чувствовала себя не лучше.

Леа спокойно прошла среди приношений и остановилась над царем.

— Вставай! — резко сказала она.

Царь медленно поднялся, моргая, растерянно глядя на нее, как будто спросонья.

— Иди за мной.

Леа знала храм так же, как и город, и это знание могло быть дано ей только свыше. Она привела его на крыльцо восхода, к вечеру находившееся в тени, когда солнце уже спустилось низко с другой стороны храма. Тут было тихое место, сохранившее тепло дня, но не так много, чтобы доставить неприятности. Здесь никого не было, никто не мог подслушать, чем не погнушались бы жрецы во внутреннем храме.

Мужчины держались настороже. Нофрет никогда не видела, чтобы они ходили вооруженными. Однако сейчас за поясом Агарона появился длинный кинжал, и у Иоханана тоже. До сих пор они, видимо, прятали их в рукавах или под одеждой. Не слишком мощное оружие против солдатского копья или лука, но достаточно опасное. От его близости у нее похолодела спина. Это уже не болтовня. Это правда. Сюда может войти смерть. Люди могут попытаться убить царя.

Люди, которые ему сродни, которым она доверяла.

И этим надо доверять. Выбора нет. Они охраняют царя, а не готовятся убивать его.

Леа села на царскую кушетку в павильоне. Ему оставалось сесть либо на пол, либо на одну из ступенек. Царь предпочел стоять, чуть покачиваясь. Его длинные пальцы шевелились. Похоже, он еще наполовину находился в трансе.

Никто не возразил, что пророчица из народа рабов заняла место, принадлежавшее царю. Царя, судя по всему, это вовсе не волновало.

Он заговорил, опередив остальных, не обращаясь ни к кому в отдельности:

— Атон явился мне, — сказал он, — огненными словами.

— И что же он тебе сказал? — спросила Леа, четко, словно жрец во время церемонии.

— Что я должен… — Царь заколебался, заморгал, снова поглядел на нее, словно только что по-настоящему увидев. — Ты пришла. Он сказал, что ты придешь. Значит… Значит, уже так поздно?

— Если что-то может быть позже. Так что же он тебе сказал?

— Он сказал, что я должен умереть.

Кто-то охнул. Нофрет не думала, что это она. Может быть, ее госпожа?

Ни царь, ни пророчица не обратили на это внимания.

— Я должен умереть, — продолжал царь, но не должен… — Он помотал головой, чтобы обрести ясность мысли. — Я должен умереть, но я должен жить. Не так, как Осирис, который вечно воскресает. Бог зовет меня. Я должен встать и идти. Туда, где солнце, туда, где оно сжигает.

— Он бредит, — прошептала Нофрет то ли себе, то ли Иоханану, стоящему рядом с ней.

Но он не слышал ее. Никто не слышал. Все смотрели на царя.

— Я должен идти в пустыню. Я должен следовать за Богом. Ночью он будет огненным столпом. Днем…

Леа встала и сделала то, на что никогда не решилась бы Нофрет, будь она даже царицей Египта. Она сильно ударила царя по обеим щекам, один раз, а потом другой.

Царь закачался, но в его глазах появилось осознанное выражение и что-то вроде мысли. Он поднял руки к щекам и выглядел вполне по-человечески озадаченным.

— Вот, — удовлетворенно сказала Леа. — Это прочистит тебе мозги. Значит, Бог зовет тебя в Красную Землю. Учитывая обстоятельства, очень разумно с его стороны. Черная Земля не слишком довольна тем, как ты ею правишь.

— Я не был хорошим царем. — Казалось, царь сожалеет об этом в своей рассеянной и смутной манере. — И Богу своему служил плохо. Он сердится. Называет меня глупцом, дрянным слугой, хилым заикающимся рабом. «Вон! — приказывает он мне. — Вон, в пустыню! Там, в созданной мною земле, ты будешь низко кланяться и славить меня. Служи мне так, как предписал тебе я, который есть и будет вечно».

— Но ты же фараон, Великий Дом Египта, — возразила Леа.

— Я ничто! — вскричал он. — Пыль и пепел, дыхание ветра, белая кость на красном песке. Я мертвец, несказанное слово. Когда я уйду, меня совсем забудут.

— Если Бог хочет, так и будет. Но пока ты не умер. Ты еще царь, пусть даже твое царство желает иного.

— Я умираю, — пробормотал он. — Я умру. Так говорит Бог.

— Действительно, — вмешался новый голос. — Это действительно так.

Все уставились на Анхесенпаатон, даже царь. Она подняла голову под тяжестью их взглядов.

— Разве вы не понимаете? Даже ты, отец? Ты слишком полон своим Богом.

— Я понимаю, — сказала Леа, — но не мне говорить.

Царица медленно кивнула. У Нофрет все внутри сжалось. Так вот о чем шел разговор, пока она карабкалась к гробнице царя. Это было что-то ужасное. Царица держала все в себе, как была приучена, но из ее глаз глядел ужас перед тем, чего даже ее отвага не могла вынести.

— Ты должен умереть, — сказала она отцу, — перед лицом Двух Царств. Ты должен умереть и перестать быть царем.

Дыхание Иоханана со свистом вырывалось сквозь стиснутые зубы. «Он понял», — подумала Нофрет. И она поняла — не раньше, чем пришло время. Ужасно, да — для египтянина. Но для чужеземца это имело смысл.

— Царь умрет, — говорила Леа. — Он болен, об этом знает весь мир. Его дни сочтены. Но человек, который был царем, голос и слуга Бога, поступит так, как велит ему Бог. Он выйдет в пустыню, в Красную Землю, под его обжигающий взгляд.

— И умрет там, — подхватил царь, — умрет и возродится заново. — Он улыбнулся нежно, как маленький ребенок. — О, да! Да, ты понимаешь. Ты все понимаешь.

— Я понимаю, — сказала Леа, — что царь сложит свои обязанности и станет тем, кем всегда на самом деле был, — пророком своего Бога.

— Но чтобы это сделать, — сказала царица торжественно, словно во время ритуала, — нужно, чтобы люди видели, как царь умирает. Он должен быть забальзамирован и похоронен в своей гробнице.

— Люди каждый день умирают, — заметил Агарон. — Жрецов можно подкупить, бальзамировщиков — убедить, что тело, которое им дали, и есть тело царя. Но царю придется самому подумать, как обмануть своих врачей. Может он заболеть, так заболеть, что вот-вот умрет?

— Бог меня научит, — сказал царь, буквально светясь от возбуждения. И немудрено — он, наконец, освобождался от груза царской власти.

Нофрет внимательно следила за своей хозяйкой. Трое апиру и хеттка могут наблюдать отречение царя с чувством, напоминающим удовлетворение, и царь, конечно, безумец. Но ее госпожа была египтянкой и к тому же царицей. Ни один царь в Египте никогда не отрекался. Он умирал или его смерть устраивали другие, но никогда он не слагал с себя короны, оставаясь жить.

Царица казалась спокойной и способной, даже жаждущей встретиться лицом к лицу с тем, что для египтянина немыслимо. И все же Нофрет наблюдала за своей госпожой. Она должна понять, что в существующих обстоятельствах нет иного выбора, кроме как допустить, чтобы царь был убит. Царство изгнало его. Даже двор отворачивался от него.