Украинский национализм: ликбез для русских, или Кто и зачем придумал Украину - Кирилл Галушко

В середине XIX в. в самом низу иерархической лестницы политической лояльности находились поляки, евреи, крымские татары, народы Северного Кавказа, а наверху — финны, прибалтийские немцы и армяне. Три последних народа в последней четверти ХІХ в. один за другим потеряли репутацию верных слуг царя и скатились с пирамиды лояльности. Связано это было с распространением в их среде национальной идеи. Украинцы вновь спустились по ступеням иерархической лестницы. Это было следствием первых политических требований, выдвинутых украинским национальным движением. Сыграл роль и тот факт, что украинцы зачастую рассматривались в тесной связи с поляками, с которыми после восстания 1863 г. ассоциировался образ «предателей». Неслучайно вполне умеренные требования украинского национального движения получили название «польской (или иезуитской) интриги».

Ключевым принципом, гарантировавшим с XVI в. целостность Российской державы, была кооптация (включение) нерусских элит в высшие круги империи. Это соответствовало основной сословной структуре царской империи и ее важнейшему политическому стержню — союзу правящей династии и дворянства. Образцом служило русское дворянство, зародившееся в Московском государстве и упрочившее свои позиции в XVIII в.

Поэтому решающее значение для иерархического деления постоянно растущего числа нерусских этносов имело наличие у них собственной элиты, вопрос о ее лояльности к царю и соответствии модели русского дворянства. Если эта элита владела землей и крестьянами, обладала самобытной признанной высокой культурой, она признавалась равноправной с русским дворянством и занимала вместе с русскими высшие ступени в иерархии.

Еще в XVI в. лояльная мусульманская элита волжских татар (не подвергшихся уничтожению и не бежавших) была кооптирована в дворянство империи, ей даже были пожалованы русские крепостные крестьяне-христиане. Следующими стали: в XVII в. — полонизированная шляхта Смоленска, в XVIII в. — дворяне-прибалтийские немцы и польская шляхта, в XIX в. — финляндско-шведское, румыно-бессарабское и грузинское дворянство, а также, с определенными ограничениями, мусульманская аристократия Крыма, Закавказья и некоторых этносов Северного Кавказа. В последней же трети XIX в. мусульманская аристократия Средней Азии уже не кооптировалась в дворянство империи.

В принципе русские дворяне не имели каких-либо преимуществ по сравнению с нерусскими интегрированными дворянами, так же как и русские горожане и крестьяне, поставленные в правовом и социальном плане даже в худшие по сравнению с некоторыми нерусскими условия.

Нерусской аристократии было гарантировано сохранение ее привилегий, веры и земельных владений (вместе с крестьянами), а с течением времени ее статус пришел в соответствие со статусом русского дворянства. В ответ они, как и русское дворянство, состояли на царской службе, военной или гражданской, и обеспечивали социально-политическую стабильность в своих регионах. Принцип кооптации сохранялся до середины XIX в. Тот факт, что среди кооптированной верхушки были неправославные и даже нехристиане, свидетельствует о том, что царская автократия большее значение придавала сословному фактору, нежели православию и народности.

Если кооптированная знать проявляла нелояльность к царю или подозревалась в этом, правительство, разумеется, отзывало часть привилегий. В первую очередь это затронуло поляков после восстаний 1830–1831 и 1863 гг. Такая реакция была логичной, т. к. лояльность по отношению к государю и правящей династии была необходимым условием союза с элитами.

Таким образом, иерархия, основанная на сословных критериях, и иерархия по степени лояльности были взаимосвязаны.

На следующей ступени в социальной иерархии стояли этнические группы, высший спой которых не соответствовал модели русского дворянства. Этим высшим слоям также были гарантированы привилегии и определенные права самоуправления, однако они не признавались полноценными, равноправными с русскими дворянами, и потому за исключением некоторых высокопоставленных вельмож не были включены в дворянство империи. В XVII и XVIII вв. к этой группе прежде всего относились этносы периферийных регионов Востока и Юга империи, кочевники — башкиры, калмыки, буряты и в XIX в. казахи.

В XVII в. украинцы Гетманщины и их казацкие старшины рассматривались Москвой непосредственно в их связи со степью и могли в ту эпоху оказаться на этой второй иерархической ступени. Элиты этносов этой категории, по сути, имели две перспективы: они либо добивались признания как дворяне, либо опускались до состояния государственных крестьян или инородцев. По мере того как украинские казацкие высшие круги шли первым путем и постепенно становились «малороссами», имперский центр все менее склонялся в XIX в. к признанию равноправными партнерами кочевых элит. И эта вторая ступень постепенно исчезала из иерархии.

Этнические группы, не имевшие собственной элиты, как правило, не могли стать партнерами царской империи. Правда, это лишь отчасти относилось к диаспорным группам евреев, армян и греков, в XIX в. — волжских татар. Все они составляли средний городской слой и имели самостоятельные религиозные организации. Царская империя длительное время была вынуждена ориентироваться на специфические экономические роли этих групп и потому сотрудничала с ними. По этой причине их элиты были интегрированы не в дворянство, но в высшие городские сословия. Богатые купцы, высокопоставленное духовенство в определенной степени могли взять на себя исполнение роли дворянской элиты, выступив в качестве сотрудника и партнера империи. Эти группы поэтому можно поставить на третью ступень сословной пирамиды.

На четвертом уровне находились некоторые этносы, проживавшие на севере и востоке. Они не имели собственного дворянства и состояли большей частью из крестьян, не зависевших, однако, от землевладельцев других этносов. Это относится к чувашам, мордве, черемисам, вотякам, коми-зырянам, якутам и прочим этническим группам Сибири, а также некоторым горным народам Кавказа, например, чеченцам.

Нижнюю ступень имперской иерархии занимали этнические группы, находившиеся в зависимости от элит других народов. Их значительную часть составляли крестьяне. Речь идет, наряду с вышеупомянутыми этносами четвертой ступени, о группах, описываемых исследователями национализма как «малые» или «молодые» народы, не имеющих ни собственной элиты, ни непрерывной государственной традиции, ни развитого языка, ни высокоразвитой культуры. В Российской империи к этой категории принадлежали финны, эстонцы, латыши, литовцы, белорусы и украинцы, относившиеся к Речи Посполитой до ее разделов. Долгое время эти крестьянские народы не рассматривались центром как самостоятельные этнические группы и субъекты политики, но воспринимались только в контексте отношений с владевшим ими дворянством. Такая опосредованность привела к тому, что имперский центр длительное время соединял в своем представлении эстонцев и латышей с прибалтийскими немцами, а литовцев, белорусов и правобережных украинцев — с поляками.

Сословная иерархия — от этносов с поместным дворянством до земледельческих народов, не имевших собственного среднего и высшего слоя, — представляла важный структурный элемент царской империи. Она, прежде всего, определяла иерархию культур и языков. В связи с этим считалось, что высокоразвитой культурой и языком могли обладать только этносы с собственной аристократией — поляки, финские шведы, прибалтийские немцы и татары, с некоторыми ограничениями — евреи, армяне и грузины. Языки прочих народов, зачастую долго не имевших письменных стандартов, среди них и украинский, официально не признавались.

Характерно, что украинцы изначально располагались на двух разных ступенях этнической иерархии: украинцы казацкой Гетманщины — на второй, а остальные украинцы (правобережные), лишь в конце XVIII в. попавшие под русское владычество, — на последней. Высшие круги казачества в конце XVIII в. добились кооптации в дворянство империи и тем самым теоретически создали предпосылки для восхождения на первую ступень пирамиды. Происходившая одновременно постепенная утрата собственной культуры казачьим дворянством привела, однако, к тому, что малороссы перестали восприниматься центром как самостоятельная этническая группа. Но поскольку к малороссийскому дворянству (равноправному теперь с русским) все чаще стали относиться как к русскому, все украинцы бывшей Гетманщины воспринимались как региональный вариант русских, что вообще лишило их собственного места в этнической иерархии. Если бы их признали самостоятельной этнической группой, они скатились бы на нижнюю ступень, как крестьянский народ, покоренный чужой (русской) элитой. Этому способствовало то, что с разделами Польши большое число украинцев попало под русское господство, украинцев, прежде в большинстве своем находившихся в зависимости от польского дворянства и потому стоявших на последней ступени, занимаемой крестьянскими народами. Таким образом, в XIX в. в глазах русских массы украинцев стали «хохлами», прототипом нецивилизованного крестьянина. Они перестали быть прямым объектом царской политики и воспринимались как сфера компетенции доминировавшей в регионе польской или, соответственно, русской, либо русифицированной, элиты.