Лунный вариант - Геннадий Семенихин

Новый нелепый сон обрушился на утомленное сознание космонавта. Чудилось ему, будто маленьким мальчиком бегает он по Покровскому бугру в Верхневолжске, играет с ребятишками в «квача». Прошел теплый ливень, и босые ноги так и влипают в мокрый суглинок. Длинноногий Володька Добрынин настигает его и вот-вот притронется, застукает, сделает «квачом». Но вдруг на глазах у онемевших ребят он, Алешка Горюн, отделяется от обрыва и плывет, кувыркаясь, по воздуху над желтым суглинистым срезом бугра и над сероватой водной гладью Волги-реки, а на трехпалубном теплоходе люди замирают в удивлении, разбегаются по каютам, лезут в ужасе под лавки. А он, Алешка, успокаивая, кричит им со смехом: «Чудаки! Я же поборол силы земного притяжения и сейчас выхожу на орбиту!»

Он очнулся от страшного звона и после крепкого сна даже не сразу понял, где находится. Но сознание мгновенно вернуло к действительности.

— «Кристалл», «Кристалл», — услыхал он голос генерала Мочалова, — как самочувствие? Жалобы есть?

— Я не создан для жалоб, Сергей Степанович.

— А без шуток, Алексей Павлович?

— Пульс семьдесят, давление сто двадцать, — ответил он.

— Так и держите, — посоветовал Мочалов, — через двадцать минут кораблю будет сообщена новая космическая скорость, включена дополнительная ракетная установка и вы окажетесь на селеноцентрической орбите.

Горелов боязливо взглянул на приборную доску. Триста восемьдесят пять тысяч километров удаления от Земли. Наконец-то! Он задохнулся от волнения. «Дон-дон» — еще сильнее застучало в ушах. Неизвестность и пустота окружали его со всех сторон. Но теперь он знал, что цель приблизилась, и от этого волнение постепенно улеглось. Сознание стало ясным — он теперь видел конец пути, намеченного «туда». Один виток, всего один виток вокруг Луны — и он свободен. Он промчится над ее вечно сонной стылой поверхностью с перегелием в сто пятьдесят километров, сделает фото— и киносъемку и снова уйдет на гиперболическую кривую снижения.

Один виток! Правда, он будет не таким легким и коротким по времени, как виток вокруг Земли, но все же после пройденного расстояния эти оставшиеся два с лишним часа можно будет терпеливо пережить.

Прошли томительные двадцать минут, прошли быстро, будто он их проглотил нервным ожиданием. «Зарю» резко встряхнуло, но он не вздрогнул при этом от неожиданности, потому что прекрасно знал, что это включились тормозные двигатели. На приборной доске зажглись две красные сигнальные лампочки. Вскоре они погасли, и с космодрома донесся торжественный голос Тимофея Тимофеевича:

— «Кристалл», Алешенька! Поздравляю, родной! Вы, первый человек Земли, уже на селеноцентрической орбите! Вы над Луной. Докладывайте параметры!

«Дон-дон» — громче обычного прозвучало в ушах, но это уже был не надоедливо-угнетающий, а победный, набатный звон. «Я над Луной! — гордо подумал космонавт. — Я, верхневолжский парнишка Алешка Горелов!»

Радость совершенно убила сомнения, владевшие им всего несколько часов назад. «Я над целью, — весело передал по радио Алексей. — Иду с расчетной скоростью. Сейчас высота орбиты триста километров».

В боковой и нижний иллюминаторы он видел черную глыбу Луны с четкими пупками кратеров и солнце, низко висящее над ней. Солнце казалось здесь очень ярким, но не слишком большим, совсем не таким, каким оно наблюдалось с Земли. Низко над Луной он увидел шар, гораздо большего размера, окруженный тонким светящимся колечком. Он сначала подумал недоумевая, что это за планета, но сразу же облегченно рассмеялся: «Вот тебе на, кого я не узнал! Да ведь это же собственный дом, моя родная Земля, от которой я сюда ушел. А колечко вокруг нее — это всего-навсего наша атмосфера. Но какая отсюда далекая Земля! Вернусь ли я к ней? — спросил внезапно чей-то неуверенный и расслабленный голос у него внутри. — К черту! Вернусь! — грубо оборвал его Алексей. — Иначе для чего было сюда забираться!»

«Дон-дон» — прозвенело в ушах. Он на мгновение смежил сухие, тяжелые веки, поддаваясь неожиданному, расслабляющему приступу сна, и опять те трое в белых скафандрах, что сгорели на тренировке в корабле «Аполло», предстали перед ним.

— Ты погибнешь. Назад пути нет! — грустно и сурово сказал Гриссом.

— Борись! — посоветовал Уайт.

— Крепись, парень… Ты обязательно вернешься! — ободряюще произнес самый молодой — Чаффи.

Горелов испуганно открыл глаза, пытаясь поскорее избавиться от дремы, и вздрогнул, увидев в углу кабины фигуру в белом с развевающимися, как у Чаффи, волосами. Он протер глаза — фигура растаяла. «Что это я! — озадаченно сказал он вслух. — Вот уж и до галлюцинаций от одиночества дело дошло. Нет, не годится. Не поддаваться».

«Заря» постепенно стала снижаться. Горелов наизусть помнил, что он должен был пройти над ее стылой поверхностью с высотой перицентра в сто пятьдесят километров. Но когда спираль орбиты пошла вниз, высотомер под включенным лунным глобусом показал всего сто. Затем его стрелка еще более снизилась и замерла на семидесяти трех. Космонавт глянул в люк на застывшие, безлюдные, окаменевшие в своей вечной недоступности горы. Эта сторона Луны была уже не черной, а яркой, и он заволновался оттого, что невиданные краски завладели им. Нельзя было оторвать взгляда от разворачивавшейся внизу панорамы. Горные цепи с остроконечными хребтами безмолвно стыли, охваченные коричнево-огненным сиянием. Алексей включил кинокамеры и про себя подумал: «Вот что я буду рисовать потом, когда возвращусь. Тысячу раз прав Тимофей Тимофеевич — это моя тема. Это действительно никогда не забудется!»

Первый виток вокруг Луны должен был быть и последним. Но когда для «Зари» наступило время сниматься с окололунной орбиты и уходить к Земле, он вдруг почувствовал сильную тряску и, поглядев на приборы, понял, что корабль по-прежнему прикован к Луне, и начал второй виток. Он подумал, что так решили на Земле, и тотчас же попробовал связаться с космодромом.

— «Голубая», «Голубая», как ты меня слышишь? Я — «Кристалл».

Ему никто не ответил. Несколько минут он твердил свои позывные, чутко вслушиваясь в эфир. Но, кроме короткого навязчивого «дон-дон», никаких звуков в ушах у него не возникало. Скорость космического корабля изменилась, и он, похолодев, подумал, что второй раз в перицентре «Заря» пройдет совсем низко над безмолвной поверхностью Луны. Высота на приборе падала. Шкала показывала уже семьдесят один километр. «Хорошие получатся с этой высоты кинокадры, — горько усмехнулся он. — Только кому они понадобятся?» И он впервые подумал, что может не возвратиться на Землю, а его маленькая серебряная кабина надолго превратится в искусственный спутник Луны. Конечно, его будут искать и он не имеет права чувствовать себя покинутым на орбите. На космодроме в готовности номер один, прикованный к стапелям пусковой вышки стоит корабль «Заря-2». Андрей Субботин займет в нем пилотское кресло. В кромешной космической тьме, прорезаемой слепящими солнечными вспышками, он будет на этой орбите искать бедствующий корабль, чтобы произвести стыковку и забрать его к себе на борт. А если они не найдут? Если «Заре» суждено виток за витком отсчитывать его последние дни и часы? Если умрет он в этом загадочном окололунном пространстве, лишенный возможности даже попрощаться с друзьями, матерью, Лидией?

Холодный пот склеил под гермошлемом его волосы. «Спокойнее, — тихо прошептал себе Горелов. — Чуточку спокойнее, парень. Не ты первый и не ты последний, кто из состояния «жизнь» переходит в состояние «смерть»! Вспомни из потрепанного школьного учебника рассказ о Муции Сцеволе, который вместо ответов на допросе поднес голую ладонь к свече и молчал. Вспомни Архимеда, сказавшего за минуту до смерти жестокому пришельцу слова, полные презрения и превосходства: «Воин, не спутай мои чертежи!» Вспомни Гастелло, бросившего свой бомбардировщик в огонь, если хочешь, черт возьми, обратиться к своему двадцатому веку. Вспомни и подумай, уж так ли страшна русскому человеку смерть!»

Он представил, как будет недвижимой высохшей мумией лежать, как в гробу, в своей пилотской кабине, как потом истлеет и вовсе, превратившись в скелет, а «Заря» будет по-прежнему методично отсчитывать виток за витком, пока не врежется в стылую поверхность ночного светила. «Я буду первым покойником на Луне… Ничего себе, перспективочка», — невесело усмехнулся Алексей.

На приборе под мерцающим глобусом была цифра «пятьдесят». Он проходил над Океаном Бурь на высоте пятидесяти километров. Машинально он отыскивал взглядом нашу первую космическую станцию, когда-то здесь прилунившуюся, но изрытое, словно оспой, лицо Луны не выдало ее.

Привязанный к пилотскому креслу, космонавт видел в иллюминаторе яркую от непонятных вспышек поверхность Луны. Холодная радуга голубого сияния росла и ширилась над ней. Это была та сторона Луны, где сейчас господствовал двухнедельный день и температура доходила до ста двадцати градусов жары. «Лишь бы не угодить в такое пекло, — вздохнул Алексей и бросился к рукояткам дополнительных двигателей. Их энергию надо было беречь на вес золота, потому что предстоял еще длинный путь назад. Но сейчас только они могли решить его судьбу. Алексей включил два двигателя сразу, ощутил легкий толчок и увидел, как размываются в иллюминаторе пупки кратеров и очертания гор на лунном материке. Следующий виток не был уже таким страшным, потому что над тем же самым местом «Заря» прошла на высоте двести двадцать километров.