Космонавты живут на Земле - Геннадий Семенихин

Книга первая.

Космонавты живут на Земле

Посвящается нашим первым летчикам-космонавтам и тем, кто сделал возможными их полеты, — Сергею Павловичу Королеву и другим нашим замечательным конструкторам, чьи имена еще не названы человечеству.

Это не история Звездного городка и не рассказ о судьбах героев космоса, чьи имена обошли весь мир. Этот роман повествует больше о завтрашнем дне, чем о сегодняшнем, и поэтому не удивительно, что правда переплелась в нем с вымыслом и догадками. Полагаю, что люди, которые во много раз лучше автора знают подробности жизни и подготовки космонавтов, не осудят его за это.

А теперь об Алексее Горелове и его товарищах...

1

Летом 1961 года, возвращаясь в Москву, первый космонавт мира Юрий Гагарин должен был проследовать через Верхневолжск. Небольшой городок уютно расположился в излучине Волги. Лишь после него река выпрямлялась и, еще более оживленная бесчисленными судами, величаво шла к Ярославлю, Костроме и дальше, дальше... до самой Астрахани. Нигде, однако, так часто не выбегают леса сразу к обоим ее берегам, как у Верхневолжска, Купаются в тихоструйных водах отражения озорно подбоченившихся молодок-березок, спесивыми свекровями высящихся над ними сосен и гордых дубов, которые стоят величаво и молчаливо, убежденные в своей вечной мудрости и силе.

Сказывали, что когда-то давно леса эти насадил вернувшийся из ссылки русский инженер. К семье в Петербург, по указу царя, его больше не допустили, и он скоротал свою жизнь на этих берегах, в чахотке и исступленных заботах о молодых лесонасаждениях. Так это было или не так, судить теперь трудно, но вымахали замечательные эти леса, дожили до наших дней и стали гордостью Верхневолжска.

Много лет назад по всей Волге, от верховья до устья, славились его искусные сапожники. Сапоги, хоть юфтовые, хоть из хрома, хоть с напуском и шикарными короткими голенищами, или модные дамские ботинки с высокой шнуровкой местные умельцы делали так, что не один заезжий купчик богател на заказах и поставках. А квас, которому не было равного ни в Твери, ни в Нижнем Новгороде! А медовуха и брага, появлявшиеся по праздникам! Да и пряники местные со штемпелем известного по всей Волге купца Буркалова тоже что-то значили, хоть и были похуже вяземских и тульских.

Это был местный воротила, владевший верхневолжскими капиталами. И над пакгаузами пристани, и над пивоваренным заводом, и над единственной в городе деревообделочной фабрикой висели железные и деревянные вывески с намалеванной аршинными буквами его фамилией. Купец щеголял в грубых холщовых рубахах и юфтовых подкованных сапогах, запросто поднимал с грузчиками огромные тюки, если надо было для вдохновения показать им «русскую силушку». Был он в меру богомольным, но, когда входил в запой, поминал господа бога такими словами, что местный отец Амвросий не раз поговаривал об отлучении его от церкви. Доходили эти разговорчики и до самого Игната Гавриловича, и когда, хмельной, встречал тот духовника, издевательски потрясал толстенным, набитым сторублевками бумажником из заморской «крокодильей» кожи и несусветно орал:

— От бога меня грозишься отлучить, длиннобородый! На-кось, выкуси. А вот это видел?! Да я за эти червончики какого хошь себе бога выберу, хоть языческого, хоть лютеранского!

Высокий, нескладный отец Амвросий дрожащей рукой спешно осенял себя крестным знамением, мотал головой:

— Изыдь, окаянный, анафема тебя забери! В аду синим пламенем гореть будешь.

— Что? — хохотал купец. — А ты видал, каким синим пламенем моя буркаловская водка горит? Да такого ни в аду, ни в раю не сыщешь, долгогривый!

Буркаловские запои, или, как он сам их именовал, «циклы», доходили обычно до десяти дней. Потом с вытаращенными рачьими глазами приползал он из какого-нибудь притона, заросший, сгорающий от озноба, и, ни к кому не обращаясь, твердил:

Свят, свят, свят,От мозгов до пят.Брысь, не наводись...

После лютой бани, смывавшей бесовскую алкогольную накипь, Буркалов целый месяц работал как вол, питался лишь щами да гречневой кашей с парным молоком — вплоть до вступления в очередной «цикл».

Когда грянула Октябрьская революция, в маленьком Верхневолжске было еще некоторое время тихо, и только на деревообделочной фабрике рабочие стали поговаривать, что не худо бы учредить местный Совет, как это сделано в других городах, дать Буркалову и всем остальным богатеям по шее, да и зажить по-новому. Сам купец находился тогда в завершении очередного «цикла». Когда ему, посиневшему от пьянства, втолковали, что произошло в Питере, купец побледнел и, матерно выругавшись, приказал:

— Заложите лучшую тройку. Цыгана — коренником... На фабрику поеду. С рабочими хочу объясниться.

И, выпив для лихости со своими забубёнными собутыльниками еще четверть водки, въехал Буркалов на фабричный двор, где его уже ждала сурово притихшая толпа.

— Люди! — дико закричал он. — Каюсь перед вами. Нету для меня ни ада, ни геенны огненной. Был я действительно кровопивцем, наживался на вашем труде. Люди, берите все, что у меня есть, потому что это ваше. Берите фабрику и все мои капиталы, берите баржу и мельницу. Оставьте только одну каморку да в простые рабочие, а то и в грузчики определите, если сочтете возможным.

С этими словами сел Буркалов на тройку и уехал. И никто так и не узнал, о чем в ту пору думал первый богач Верхневолжска, потому что дневников он никаких не вел и писем покаянных не писал... Когда наутро члены только что созданного первого городского Совета рабоче-крестьянских и солдатских депутатов, посудив и порядив, решили объявить купцу свою волю — признать его эксплуататором, но за чистосердечное раскаянье и отречение от своих, на горе народном нажитых капиталов в домзак не заключать, а допустить к физическому труду на благо молодой Советской республики, — их встретил бледный, встревоженный приказчик.

— Нам немедленно Буркалова!

— Нельзя-с, — дрожащим голосом ответил приказчик.

— То есть как это «нельзя-с»? — передразнил его старый краснодеревщик Мешалкин. — Или не видишь, что перед тобой весь Совет рабоче-крестьянских депутатов?

— Вижу, но только все равно нельзя-с к Игнатию Гаврилычу.

— Да по какой же это причине? — гремел Мешалкин.

— А по той самой причине, — еле шевеля бледными губами, пояснил приказчик, — что они-с, то есть Игнатий Гаврилыч, в настоящее время находятся в петле-с. Замертво.

— Ну! — только и выдохнул краснодеревщик. — Значит, все-таки не совладал он со своей совестью.

— Совесть совестью, — прибавил переплетчик Лысов, — но и кровушки-то народной он досыта попил. Похоже, и в Волге воды прибавилось от горемычных мужицких слез. Не одну сотню людей пустил Буркалов по миру...

А на следующий день над лабазами, мельницей, фабрикой и пароходством с грохотом, под народное «ура!» уже сбивали тяжелые железные и деревянные вывески, на которых с твердым знаком на конце красовалась одна и та же надпись: «Буркаловъ И. Г.».

Новые рассветы и новые песни пришли в древний Верхневолжск. Гражданская война не обошла его стороной, оставила и шрамы свои. В городском сквере появилась красноармейская братская могила с белой мраморной плитой. А над высоким правым берегом вырос через несколько лет памятник первому председателю горсовета, убитому из-за угла кулаками. После Великой Отечественной невдалеке от центральной площади, все в том же скверике, где были похоронены герои гражданской войны, появился скромный бюст летчика-штурмовика, уроженца города: на горящем самолете он врезался в танковую колонну фашистов. Напротив этого бюста была воздвигнута Доска передовиков промышленности и сельского хозяйства. И бронзовый летчик прищуренными глазами как бы одобрительно глядел на нее...

Бывшая буркаловская фабрика разрослась и стала предприятием областного значения. Появились еще две фабрики: обувная и ткацкая. Педагогический и зооветеринарный техникумы наводнили город ребятами и девчатами из близлежащих деревень. И не беда, что не было по-прежнему Верхневолжска на больших картах. Никто в нашей стране не мог, право, приуменьшить значение этого тихого и милого старорусского городка, раскинувшегося на волжском берегу. А когда его пересекло новое асфальтовое шоссе, жизнь тут забила еще бойчее,.

О том, что Юрий Гагарин проследует через Верхневолжск, в горкоме партии и горисполкоме узнали накануне. И хотя уже завершался рабочий день, известие это облетело моментально все предприятия, школы и дома, наполнило городок необыкновенным ликованием. Ткачихи успели сшить для космонавта нарядную рубашку с волжскими орнаментами. Обувщики, каким-то чудом узнавшие, какой размер обуви носит первый космонавт Земли, изготовили прекрасные светлые полуботинки. Будущие педагоги оборвали весь свой техникумовский сад и собрали букеты роз, ярче любых космических светил. В другом — зооветеринарном — техникуме самодеятельный оркестр разучил песню на слова местного поэта и готовился встретить ею космонавта. Футболисты общества «Волгарь» рады были преподнести гостю туго надутый мяч, тот самый, что влетел в ворота мастеров большого волжского города в решающем матче на кубок области. Для такого случая были мобилизованы и шесть духовых оркестров. При въезде в город уже натягивали алый транспарант с ликующей надписью: «Добро пожаловать, покоритель космоса, в славный Верхневолжск!»