Лунный вариант - Геннадий Семенихин

У большого экрана телевизионной установки стоял главный конструктор «Зари». Горелов никогда не видел Тимофея Тимофеевича таким. Сутуловатая широкая спина его была резко, по-молодому выпрямлена, плечи гордо развернуты. Редкие зачесанные назад волосы серебрились сединой, выпуклые глаза были устремлены вперед, и весь он чем-то напоминал сейчас воина на коне, покидающего поле брани после победного сражения. Большая рука Тимофея Тимофеевича сжимала телефонную трубку.

— Теперь не остается сомнения, — гремел его голос. — Осечка невозможна. Минуту назад мы получили последние телеметрические данные. Состояние всех членов экипажа отличное. Метеорных частиц за бортом корабля нет, радиация незначительная. Она составляет примерно одну тридцать четвертую той, на которую рассчитан скафандр. Летчик-космонавт Сергей Ножиков и летчик-космонавт Евгения Светлова выходят в открытый космос.

Связь работала безупречно. Горелов и Станислав Леонидович услышали в трубке далекий, чуть приглушенный расстоянием, но все же отчетливый голос.

— От души поздравляю с победой, Тимофей Тимофеевич! Рядом со мною сидят члены Политбюро. Они вас тоже поздравляют. И вас, и экипаж, выполняющий задание, и всех, чьим разумом и чьими руками этот полет подготовлен.

— Спасибо, — просто сказал конструктор.

— А как чувствует себя товарищ Горелов? — спросили на другом конце провода.

— По-моему, превосходно, — ответил Тимофей Тимофеевич, покосившись на Алексея. — Стоит за моей спиной и улыбается.

— Дайте, пожалуйста, ему трубку. А вам желаю еще раз успешно завершить руководство полетом.

Главный конструктор протянул белую трубку и приглушенным голосом, переходящим на шепот, сказал:

— На, Алешка. Это секретарь ЦК.

— Летчик-космонавт капитан Горелов слушает, — побеждая волнение, произнес Алексей.

— У вас очень молодой и очень бодрый голос, — донеслось из Москвы. — А как с настроением?

— Превосходное. Тимофей Тимофеевич правду сказал.

— Рад и от вас это услышать. К заданию подготовились полностью?

— Полностью, товарищ секретарь ЦК.

— Никаких сомнений, неясностей и тревог предстоящий полет вам не внушает?

— Нет. Если понадобится, готов пожертвовать и жизнью ради…

— А вот это лишнее, — прервал его отчетливый голос секретаря ЦК. — Ваша жизнь слишком дорогой капитал, чтобы ею жертвовать. Вы должны обязательно вернуться и вернетесь. Может быть, у вас есть какие-нибудь просьбы, пожелания?

— Есть одна. Если можно, чтобы мама меня после возвращения встречала.

— Об этом мы позаботимся.

— Спасибо.

— Желаю вам получше отдохнуть перед дальним стартом. До свидания в Москве.

— До свидания.

Трубка молчала, но Алексей продолжал ее сжимать в запотевшей руке.

Главный конструктор повел щетками бровей.

— Все? Возвращайтесь-ка к реальности. Вот к этому голубому экрану.

— Тимофей Тимофеевич, да какая же это реальность? Жюль Верн и тот не в силах был придумать такого, что сейчас на этом экране произойдет.

— Эмоции? Время работать! — нестрого остановил его конструктор и нажал на светящемся табло голубую кнопку. — Егоров, давайте изображение и связь! Генерал Мочалов, внимательно слушайте космонавтов.

На широком голубом фосфоресцирующем мелкими зернами поле телевизионного экрана стало появляться бледное, но с каждой секундой твердеющее изображение. Темные краски загустели, и несколько человек, окруживших вместе с Тимофеем Тимофеевичем телевизионную установку, увидели срезанную экраном часть корабля «Аврора» и две маленькие синие фигурки, отплывшие от нее. Едва ли можно было сразу определить, какая из них — Ножиков, а какая — Светлова. Люди в скафандрах, это люди, делавшие на фантастической высоте над Землей свое фантастическое дело, были поразительно похожи. Но вот они, словно по команде, одновременно повернулись набок, и всем наблюдающим с Земли даже сквозь гермошлемы стали различимы их лица: широкое, грубоватое лицо Ножикова и мягкое, узкое Жени Светловой. Из динамика лился бравурный голос диктора, уже подхваченный всеми радиостанциями и телестудиями мира.

— Вы видите, как впервые в истории два космонавта выходят из советского корабля «Аврора» на высоте в десятки тысяч километров от Земли. Это — советский космонавт Сергей Ножиков и советская космонавтка Евгения Светлова. Она стала первой женщиной в мире, вторгшейся в открытый космос. Вы видите, как с помощью реактивных движков наши космонавты осуществляют маневрирование, приближаясь и удаляясь от своего корабля.

На голубом поле экрана то загасали, то становились четкими, лишь чуть размытыми изображения космонавтов. Одно из них было уже у самой кромки «Авроры». «Это, вероятно, Сережа Ножиков, — с волнением подумал Алексей. — Женя позади… Так и есть. А у него в руках кинокамера».

И снова раскатился торжественный голос диктора:

— Наши космонавты выполнили ответственное задание Родины и через несколько минут займут свои места в пилотских креслах на корабле «Аврора», где их ожидает командир экипажа летчик-космонавт подполковник Владимир Костров. Несколько позднее мы вам покажем пилотскую кабину космического корабля «Аврора».

Музыка покрыла торжественным маршем слова диктора. Вероятно, на всех телевизорах уже завершилась прямая передача из космоса, а на контрольном экране по-прежнему виднелись размытые изображения двух человек, плававших в невесомости далеко от родной Земли. Находившийся в кабине корабля Костров включил вторую контрольную телевизионную камеру, и сейчас было видно, как подплывает к «Авроре» одна из фигурок в скафандре. Было далеко не просто принять обратно на борт через узкий шлюз двух человек. «Первая — это Женя, — догадался Горелов и почувствовал, как вздрогнул от радости и гордости за нее. — Ей, конечно, сейчас нелегко. Ведь там даже пульс бьется с ускорением, в два с половиной раза чаще, чем на Земле. Какая на нее теперь навалилась усталость! Вот и движения стали замедленными».

Он не знал, что в том же самом думала в эти мгновения и Женя. Она слышала все это время неприятный и непередаваемо однообразный, однотонный звон в ушах и не могла понять, то ли это стучит ее кровь, то ли потревоженная Вселенная, врываясь в скафандр, силится что-то ей сказать на своем недоступном человеку языке. Готовясь войти в люк шлюза. Женя отыскала в черной глубине под собой звездную холодную россыпь и сказочно-голубой шар. «Неужели это Земля, и мы там живем! — подумала Женя. — Какая она красивая и далекая».

И ей стало от этого жутковато.

37

В августе беспощадны среднеазиатские ветры. Иногда по четыре и пять дней подряд носятся они над городами, пустынями и степями, опаляя людей и землю невыносимым зноем, иссушая воду в мелких арыках, поднимая тучи скрипучего на зубах песка. Даже небо, голубое и неподвижно-ленивое, кажется, прокалено этими ветрами: редко сеет оно облегчающие дожди, все чаще и чаще дает власть палящему солнцу, преследующему все живое. Солнце это одинаково немилосердно и над белыми зданиями городка и над пусковыми вышками, остро возвышающимися над необъятной равниной, и над далеким от космодрома веселым Степновском, уютно прилепившимся к излучине Иртыша.

В этот день большой степновский аэродром тоже, как могло показаться, вымер от зноя. Ни один самолет не взлетел и не садился на широкую бетонку, не гудели опробуемые на стоянках двигатели. Пришел приказ все полеты запретить до тринадцати ноль-ноль, и, пожалуй, только один генерал Саврасов знал, с чем это связано.

Часть летчиков и техников была отпущена до обеда с аэродрома, и они с удовольствием отправились купаться. На улицах городка появлялись лишь редкие прохожие и проносились редкие машины.

Лидия на всех окнах опустила занавески, но и это плохо помогало — в комнатах было душно. Наташка в одних трусиках возилась в своем уголке. Играла она уже не в куклы, а в настольное лото, взяв себе в компаньоны плюшевого медведя. Лидия в полосатом шелковом халате гладила ее белые бантики и школьную форму.

Вдруг Наташка бросила лото и подбежала к окошку.

— Ой, мама, кажется, дядя Алеша в наш подъезд вошел!

Лидия побледнела и на мгновение отняла утюг от белоснежного фартука дочери.

— Успокойся, он не может сейчас прийти, — ответила она недовольно.

— Почему, мама? — удивилась Наташка. — Он же всегда приходит неожиданно. И тогда, последний раз, когда я спала. Почему он меня не разбудил? Торт принес, игрушки принес, а меня не разбудил.

— Он очень торопился, маленькая, — певучим голосом пояснила Лидия, — его ожидало большое дело.

— Большое, как я? — засмеялась Наташка.

— Нет, доча, — грустно улыбнулась и Лидия. — Гораздо большее, чем ты и я.