Потерявший солнце. Том 1 - FebruaryKr

на самодельные носилки тело сняли с повозки и понесли вручную. Даже для человека смешанной крови Юкай был слишком высок и тяжел, и поднять его смогли только четверо крепких воинов. Страшная ноша была накрыта изодранным окровавленным плащом, лишь у самого ворота чистым золотом мерцало дорогое шитье да драгоценная застежка мерно раскачивалась с каждым шагом.

Император дрогнул. Ему оставалось сделать всего один шаг. Шаг вперед, к носилкам – и все будет кончено; определенность может не оставить никаких надежд. Шаг назад – и можно будет продлить мгновения незнания. Мгновения, за которые потом будет мучительно стыдно, но необходимые ему сейчас как воздух.

Еще какое-то время не знать. Еще какое-то время жить.

Рвано выдохнув, Ду Цзыян спустился с последней ступени.

Ему не нужно было устраивать церемонию, которую проводили его предки. Не было семьи, которая опознала бы тело, не было близких, приносящих дары и оплакивающих так рано погибшего юношу.

Остался только он один. Рука, откидывающая побуревшую задубевшую ткань, почти не дрожала.

При виде изувеченного изрубленного тела Ду Цзыян не сдержался, закрыв на мгновение глаза. Только лицо Юкая осталось нетронутым – бледное, лишенное прижизненной смуглости, оно стало старше, строже и острее, словно смерть переделала его на свой вкус. Испачканные хлопьями свернувшейся крови пальцы императора, лишенные защиты перчаток, сжались в кулак.

Одежда погибшего брата была испещрена кровавыми дырами, а нагрудник разбит вдребезги. На груди, прямо над сердцем, лежал кинжал в потертых ножнах. На страшные раны император старался не смотреть.

Ду Цзыян отбросил плащ и несмело коснулся невзрачных ножен. С этим кинжалом брат не расставался последний месяц, хотя лишенное украшений оружие казалось совсем простым. Наверняка взятый в бою трофей, что-то важное и значимое; только вот всесильный император знать не знал, когда и где Юкай заполучил его.

Трофеи, мысли, сомнения – все истинно важное прошло мимо него. Все, что касалось последнего дорогого и близкого человека, будет предано забвению, и нет никакой возможности вернуться назад или что-то исправить. Там, где мнилась им долгая жизнь, оказалась лишь глубокая черная пропасть.

Словно потеряв всякий интерес к телу, император развернулся и медленно поднялся по ступеням. Окаменевшая спина его была прямой, а янтарные глаза – тусклыми, лишенными жизни.

Не отдавая никаких указаний, он молча вернулся в свои покои и тихо прикрыл за собой двери.

Опасливое ожидание превратилось в панику. Император был оглушен горем, единственный преемник ожидал погребения, тело бывшего маршала остывало. Недоверчивость Ду Цзыяна сыграла свою роль – слишком большая власть была сосредоточена в руках нескольких людей, которые теперь по разным причинам оказались неспособны принимать решения.

Единственным, кто мог бы временно удержать порядок, оставался Мастер пыток, но найти его не удалось ни во дворце, ни в поместье. Ищущие опоры министры даже посетили мрачные подземелья, в которых Ло Чжоу работал, но не обнаружили там ни одной живой души.

Столица полыхнула к вечеру. Напряжение, висевшее в воздухе уже несколько дней, наконец достигло своего предела.

Даже во времена правления Ду Цзыяна, который не был скор на расправу, казнь попавших в немилость господ была делом обычным. Смерть Ши Мина, пусть торопливая и несправедливая, должна была пройти тихо и забыться за несколько дней, только время было выбрано крайне неудачно.

Измученные войной жители накопили в себе столько голодной злости и недоверия к правителю, что любой толчок мог стронуть с места лавину гнева.

Камень, которым стала смерть бывшего маршала, упал в мутную воду страха и усталости. Слухи расходились, словно круги по воде, бродили по столице и обрастали все более дикими подробностями.

Молодой Дракон погиб, стоило ему завоевать хоть какое-то уважение и открыто выступить против старшего брата. Столкновения Юкая с работорговцами и проворовавшимися местными чиновниками превратились в неравную войну одинокого, охваченного жаждой справедливости героя.

Ду Цзыяну мигом припомнили странную гибель семьи и связали все события воедино. Метивший на престол сын наложницы пожалел младшего такой же нечистой крови, но стоило тому подрасти, как император избавился от опасного родственника, в который раз переступив через родство.

Двое людей – отосланный на воспитание чужому человеку юноша и маршал, начавший свой путь еще при старом императоре, вдвоем прошедшие всю войну и вернувшиеся с победой, – встретили свою смерть на родине. Один – изрубленный до неузнаваемости – будет упокоен в фамильном склепе, и вся империя погрузится в траур; другой будет сброшен в безымянную могилу и забыт.

Оба прошли через страшные испытания и погибли, получив удар в спину. Погибли на мирной земле, в родных стенах, отдав свой долг бесчестному правителю. Так ли важно, кто и как будет похоронен, если оба не дождутся справедливости?

В столице было множество юношей и мужчин, умеющих держать в руках оружие. Даже в семьях, избравших мирный путь торговцев или земледельцев, обязательно хранился меч – пусть и не лучшего качества, но надежный, доставшийся от предков. Эти мечи берегли на случай опасности, но теперь доставали из ножен и проверяли на остроту.

Люди выходили на улицу в тяжелом молчании. Казалось, что накопленное напряжение камнем давило на их плечи и заставляло идти вперед. Однако даже вооруженная толпа осталась бы просто толпой – жаждущей крови и перемен, безумной, выплеснувшейся на улицы, ранившей друг друга и разрушающей город, но вряд ли опасной для обнесенного высокими стенами дворца.

Только вот среди вышедших на улицы становилось все больше солдат.

Люди, долгие годы скитавшиеся вдали от родины, до сих пор не могли найти себе места в мирной жизни. Поднявшийся хаос стал для них избавлением, он был прост и понятен.

Император, дворец, министры – ничего этого они не знали так, как знали тех двоих, кто вел их за собой. Неважно, любили они их, восхищались или ненавидели – долгий поход и палящее солнце скрепили воинов в единый монолит, густо замешанный на пролитой крови, отчаянии и злости.

Тонкими ручейками люди стекались под стены дворца – сначала несмело, с опаской, но вместе с количеством собравшихся возрастал и гнев, словно скапливаясь в единую ауру кровавого ожидания. Отрешенные и мрачные, возбужденные и озлобленные, вооруженные и безоружные, единым потоком люди шли по замершим ослепшим улицам.

Они не собирались больше верить императору и не желали терпеть. Теперь они шли требовать то, что считали своим по праву.

Приезжие торговцы, случайные гости и семьи с детьми покидали бурлящий город. После заката не наступило ни покоя, ни тишины – первые пожары занялись на окраинах, и крики становились все громче.

Дома наглухо запирались изнутри, но разве могли ворота и двери устоять перед многоголосым многоруким зверем, в едином ритме движущимся к своей