Петербургские очерки - Пётр Владимирович Долгоруков

юноши, потому что Каменский облечен был почти безграничным доверием Александра I по делам восточным; ему поручено бороться дипломатически и с англичанами, врагами явными, и с Наполеоном, врагом тайным, под личиной дружеского Союза. Наполеон, который на Эрфуртском съезде обещал России и присоединение Молдавии и Валахии, и независимость Сербии, но под рукой делал все возможное, чтобы склонить Оттоманскую Порту к продолжению войны и отговорить ее от всяких уступок. Должность, занимаемая Блудовым, была бы весьма лестной и для мужа лет зрелых; тем важнейшей была она для юноши. Блудов исполнял должность свою отлично, и доказательством, до какой степени он заслужил уважение своего начальника, служит свадьба его, дворянина весьма небогатого, с одной из самых ближайших родственниц могущественного Каменского, княжной Анной Андреевной Щербатовой, дочерью одного из бар того времени, екатерининского сенатора князя Андрея Николаевича Щербатова.

Однажды Блудов, говоря о той эпохе и вспоминая разные анекдоты, говорил: «После обеда пили мы кофий; граф Каменский сидел в креслах, а мы все вокруг него стояли…» «Как, — прервал я, — неужели перед Каменским не садились?» «Нет, — отвечал Блудов со своей добродушно-иронической улыбкой, — теперь это понять трудно, а в то время перед начальством не принято было садиться!» Сановники александровского времени сличались еще людьми прогресса — употребляя новомодное выражение — потому что принимали подчиненных своих в сюртуке и сидя, а не в халате и лежа, как делали Потемкин и сановники его эпохи[298].

В 1811 году Каменский был отравлен. На вечере у французского консула в Бухаресте разносили кофе. Каменскому под видом особого почета подали кофе на особом подносе в золотой чашке, а в чашку был всыпан яд! Вслед за тем Каменский заболел; его, полуживого, принуждены были отвезти в Одессу, где он скончался 4 мая 1811 года. Место его заступил Кутузов, знаменитый Михаил Илларионович.

Блудов возвратился в Петербург и по прошествии некоторого времени назначен был советником посольства в Стокгольм, где посланником находился граф Григорий Александрович Строганов, человек замечательного ума, один из самых любезных и самых почтенных вельмож своей эпохи. По прошествии нескольких лет Строганов назначен был посланником в Царьград, где в 1821 году прославился своим мужеством и своей энергией в опасный для христиан час греческого восстания, а Блудов назначен советником посольства в Лондон.

Между тем Блудов часто возвращался в Россию, посещал Петербург и Москву, и эти частые посещения поддерживали и скрепляли дружеские связи его с этим кружком писателей и людей даровитых, которому столь много обязаны и русская словесность, и русская история. Блудов, умевший писать отлично, почти ничего не писал, сколько нам известно по крайней мере, но, одаренный умом быстрым, вкусом изящным и тонким, редкой начитанностью и памятью исполинской, он был литературным поверенным и советником своих друзей; он их часто побуждал писать, еще чаще выслушивал их произведения до напечатания, делал свои замечания, давал свои советы, всегда ознаменованные печатью ума, изящного вкуса и глубокого знания сердца человеческого. Его советы высоко были ценимы друзьями его. Однажды, в старости своей, говоря с нами об этом, остроумный старик сказал: «Я бывал иногда повивальною бабушкою литературных произведений друзей моих».

Еще до переезда Карамзина на житье из Москвы в Петербург, следственно, еще до 1816 года, учредилось в Петербурге литературное общество, составленное из самых даровитых и самых остроумных людей того времени и оказавшее большие услуги русской словесности. Общество это носило название «Арзамас», а члены его именовались «арзамасцами». В числе членов находились: Батюшков, Блудов, князь Петр Андреевич Вяземский, Дашков, граф Уваров, весь умственный цвет молодежи первых годов александровского царствования. В то время происходила ожесточенная литературная борьба между партией слога нового, во главе которой стоял Карамзин, и партией слога старого, предводимой Шишковым, благороднейшим и честнейшим, но бездарным человеком. Поступление в Арзамасское общество сопровождалось некоторыми обрядами: в обществе каждый член назывался особым именем, им избранным из баллад Жуковского; в день своего приема новый член обедал с прочими и произносил речь, в которой хвалил Карамзина; за обедом подавали гуся, в честь города Арзамаса, славного своими гусями. Из числа членов этого остроумного общества находится в живых князь Петр Андреевич Вяземский: ему подобает обязанность напечатать сведения об обществе «Арзамас», которое под оболочкой шутливой веселости принесло много пользы русской словесности, сближая между собой людей даровитых и благотворно действуя на развитие вкуса в публике.

Продолжаем начатый нами № 19 «Листка» рассказ о графе Дмитрие Николаевиче Блудове.

Из советников посольства в Стокгольме он был переведен на место более значительное: советника посольства в Лондоне. Русским послом в Англии находился в го время граф (впоследствии князь) Христофор Андреевич Ливен, человек совершенно бездарный, обязанный своим возвышением отчасти сметливости и ловкости матери своей, статс-дамы Шарлотты Карловны Ливен, отчасти хитрости и интригам жены своей. Шарлотта Карловна, которой фамилия Ливенов обязана своим возвышением и которая в продолжение с лишком тридцати лет, в течение четырех царствований, имела огромное значение при дворе петербургском, Шарлотта Карловна Ливен и муж ее происходили оба из фамилий старинных, по бедных до такой степени, что у детей их в младенчестве иногда не бывало башмаков и они бегали в лаптях. Федор Иванович Глебов, генерал-аншеф и знатный барин того времени, начальник Ливена, часто благодетельствовал ему, чего Шарлотта Карловна никогда не забывала во дни своего придворного величия и в коронацию Николая Павловича выпросила или, лучше сказать, вытребовала у него звание статс-дамы для вдовы Федора Ивановича, старухи Елизаветы Петровны Глебовой-Стрешневой. Когда дочерям Павла потребовалась гувернантка, Екатерина II{74} хотела определить на это место такую женщину, которая, не имея никакой поддержки, никаких связей, вполне бы от нее зависела. Екатерина, как известно, немедленно по рождении Марией Федоровной каждого ребенка, отнимала этого ребенка от родителей, брала к себе и у себя их воспитывала. Легко понять, до чего было затруднительно положение гувернантки между бабушкой властолюбивой, полновластной, ненавидевшей и презиравшей своего мнимого сына, в сущности бывшего крестьянским чухонским мальчиком[299], и этим мнимым сыном, отцом великих князей и княжен, самолюбивым, надменным и в высшей степени раздражительным Павлом?{75} Тут необходимой была бездна сметливости и ловкости. Остзейский генерал-губернатор граф Броун, старец умный и опытный, рекомендовал Екатерине Шарлотту Карловну, которую и назначили гувернанткой Павловых детей. Она сумела распорядиться столь ловко, что приобрела благосклонность и Екатерины, и Павла, и дружбу Марии Федоровны; Екатерина пожаловала ее в статс-дамы, что разом выдвинуло ее на первые ступени петербургского общества; подарила ей хорошие поместья. Павел, немедленно по вступлении своем на престол, надел на Шарлотту Карловну