Петербургские очерки - Пётр Владимирович Долгоруков

соединяет в себе всю пошлость горничной с самыми забавными притязаниями на разыгрывание роли знатной дамы. Разговор ее не отличается разнообразием: пошл и скучен. Когда умер Николай Павлович, то княгиня Олимпиада Владимировна до того повторяла всем одну и ту же фразу: «Это наш общий отец умер», что ее прозвали траурным попугаем. Нынешний государь в бытность свою цесаревичем часто посещал по утрам княгиню Олимпиаду Владимировну, и в Петербурге рассказывают, что между нею и одной из ее знакомых происходила однажды следующая беседа:

Знакомая. Цесаревич у вас бывает очень часто. О чем вы с ним разговариваете?

Княгиня Барятинская. Ни о чем.

Знакомая. Да что же вы делаете?

Барятинская. Ничего.

Знакомая. Так и сидите?

Барятинская. Сидим.

Знакомая. И молчите?

Барятинская. И молчим.

Знакомая. А потом?

Барятинская. Смотрим друг на друга.

Нынешний государь неоднократно уже платил долги князя Анатолия, который, не имея гроша в кармане, мотает деньги беспрерывно. Несколько лет сряду он в Петербурге давал на Маслянице завтраки с танцами, и по этому случаю говорили, что отыскано новое средство к жизни: если у кого нет куска хлеба, то надобно давать завтраки с ганцами. Когда он командовал в Царском Селе стрелковым батальоном, то, приезжая вечером в Петербург в оперу, заказывал на железной дороге особый поезд исключительно для себя, вечно находящегося в долгах! Эта роскошь, которой не позволяют себе и люди, имеющие хорошее состояние, стоила ему по сорока рублей серебром на вечер. Но ведь нет миллионеров богаче людей, за которых постоянно платят их долги! Этот самый человек, считающий позволительным жить свыше своих средств и беспрестанно получать деньги от государя на уплату своих долгов, заставил несколько лет тому назад двух офицеров выйти из Преображенского полка за то, что они принимали участие в спектакле, данном с благотворительной целью! Он уверял, со свойственными ему бессердечием и тупоумием, будто этим офицеры запятнали преображенский мундир, который он, князь Анатолий, столь украшает своими доблестями и своими долгами.

Младший брат фельдмаршала князь Виктор, бывший моряк, отличный человек, никогда не хотел воспользоваться придворным влиянием своего брата для получения лент, чинов, крестов и прочей дряни, за которой столь усердно гоняются петербургские мелкие честолюбцы и достигнуть которых было бы ему весьма легко через фаворитизм его брата. Князь Виктор Иванович, одаренный благородной душой, предпочел придворному холопству жизнь независимую. Он женат на дочери известного дипломата Аполлинария Петровича Бутенева, Марии Аполлинариевне, красавице и лицом и душой.

«Листок», № 11, 27 августа 1863, стр. 87–88; № 12, 23 сентября, стр. 95–96; № 15, 24 ноября, стр. 117–118; № 17, 28 января 1864, стр. 134–136; № 18, 25 февраля, стр. 139–142.

IX

Князь Александр Федорович Голицын{71}

Теперь расстанемся с Барятинским и поговорим об одной из самых отвратительных личностей нашего времени, о человеке, всю жизнь свою исправлявшем должность сыщика, ныне уже в течение тридцати лет исполняющем обязанности инквизитора и приготовляющем гибель уже второму поколению русского юношества: поговорим о князе Александре Федоровиче Голицыне.

Князь Александр Федорович Голицын родился в 1796 году. Бабка его, княгиня Прасковья Ивановна, была родной сестрой знаменитого Ивана Ивановича Шувалова, друга Ломоносова и основателя первого университета в России. Иван Иванович Шувалов, любитель и покровитель просвещения, которое в то время еще нуждалось в покровителях, не воображал себе, конечно, что двое из двоюродных внуков его, князья Иван и Александр Голицыны, будут злейшими врагами умственного и гражданского развития России и унизятся до исполнения должности инквизиторов. Не воображал также, вероятно, Иван Иванович, что и Шуваловы второй половины XIX века променяют просвещение на придворные кастрюли, предпочтут занятиям науками искательство у лиц влиятельных и променяют покровительство изящным искусствам на искусство кланяться, подслуживаться, подслушивать и холопски выслуживаться.

Прежде чем говорить о князе Александре Федоровиче, скажем несколько слов о достойном брате его, князе Иване, умершем в 1835 году сорока шести лет от роду. Этот нравственный урод был одарен какой-то неистовой любовью к инквизиторству и особенной, болезненной страстью к пыткам. Он являл в себе какое-то, к счастью весьма редкое, психологическое уродство: для него допрашивать людей было удовольствием, а пытать людей — каким-то наслаждением! Он служил в Москве, и во время московских пожаров 1834 года ему поручено было следствие над поджигателями и над людьми, обвиненными в поджигательстве; тут он предался безгранично своей страсти к пыткам. Он изобретал для этой страшной цели какие-то новые орудия с особыми пружинами; будучи человеком богатым, заказывал эти новые орудия пытки в Англии, — да, в свободной Англии, и за свой собственный счет их выписывал в Москву! Рассказывают, будто он умер от яда, отравленный какой-то женщиной, мужа которой пытал самым лютым образом.

У этого достойного брата, семью годами его старейшего, князь Александр Федорович научился взгляду на жизнь, заимствовал понятия об обязанностях человека и гражданина. Он поступил еще в ранней молодости в канцелярию великого князя Константина Павловича, которого вся Россия считала в то время наследником престола, и, следовательно, служба при нем, казалось, могла в будущем принести большие выгоды. Александр Федорович усердно угождал своенравному, сумасбродному и дерзкому цесаревичу, усердно кланялся любимцу его Куруте, втирался в доверие адъютантов великого князя и в особенности старался угождать жене его, доброй и милой княгине Жанете Антоновне Лович. Извиваясь, кланяясь и угождая, он достиг места начальника канцелярии великого князя. Вдруг скончался Александр I; на престол вступил Николай, и Голицын, уже рассчитывавший играть большую роль при Константине I, остался правителем великокняжеской канцелярии. Ему это было весьма прискорбно, и он тотчас переменил свой план действий, заложив новые батареи честолюбия. В начале 1826 года Александр Христофорович Бенкендорф, алкавший власти для приобретения денег и тем более жадный к деньгам, что был страшным мотом, уверил Николая Павловича, смертельно напуганного событиями 14 декабря и трусливого от природы, что для его безопасности и для спасения России необходимо дать большее развитие тайной полиции, облечь тайную полицию весьма обширной властью и подчинить ему, Бенкендорфу. Николай послушался жадного царедворца и учредил III Отделение собственной его императорского величества канцелярии, которое завело себе агентов повсюду. Князь Александр Федорович, лишаясь надежды властвовать именем Константина, вошел в стачку с любимцем Николая, сильным временщиком той эпохи Бенкендорфом, и принял от него поручение быть главным агентом III Отделения в Варшаве, что для него было весьма легким и удобным по занимаемому им званию начальника канцелярии цесаревича. В Варшаве