Красные гиганты. История советского баскетбола - Марк Брет Кано

Тараканов: «В общем, таможня – это дополнительный стресс, который отнял у меня несколько лет карьеры. Первое и самое яркое впечатление о таможне связано с выездом ленинградского ”Спартака“ на игры Кубка кубков в Милан. Проходили таможню, сдавали багаж, его снова возвращали, опять проверяли – и так четыре раза! Потом еще перед вылетом в кабинках досматривали до трусов» [151].

Белостенный: «Не возникало желания остаться за границей? Даже в мыслях такого не было! Хотя, разумеется, мы всегда белой завистью завидовали тем же испанским или итальянским баскетболистам, которые получали по 80–100 тысяч долларов в год» [153].

При выходе на улицу игрокам также приходилось иметь дело с агентами спецслужб, которые неизменно сопровождали их повсюду. Однако мнения по этому поводу расходятся: одни утверждают, что их присутствие очень важно, другие – что оно не имело особого значения.

Менегин: «Когда ты приезжаешь в эти страны, как только выходишь из самолета, то испытываешь странное ощущение, словно не хватает свободы. Чувствовалось, что люди боятся разговаривать друг с другом. Даже когда они приезжали в Европу, с ними был кто-то из партии, человек, который слушал, что они говорят, он был словно шпион в команде. Помню, в 1981 году на Евробаскете в Праге мы жили в одной гостинице с советской командой, и я разговаривал с некоторыми русскими игроками. Мы нормально общались, и тут открылась дверь и вошел один из таких ”шпионов“. Советский спортсмен сразу же сказал мне, чтобы я заткнулся, и мы не разговаривали до тех пор, пока он не вышел из номера.

Еще одна вещь, которая бросалась в глаза, – это то, что они были очень бедны. Каждый раз, когда они приезжали в Италию, они продавали нам все: водку, камеры. Они покупали вещи, а потом продавали их на черном рынке. Было правило: когда «Варезе» приезжал в Москву, за стол платили игроки ЦСКА. А когда ЦСКА приезжал, то – «Варезе». Но в Варезе они предпочитали не ужинать где-то, а экономить деньги, чтобы покупать вещи. Поэтому, когда мы ездили в Москву, мы привозили им джинсы, пластинки… Когда рухнула Берлинская стена и все изменилось, я был очень рад за них, потому что знал, что им пришлось пережить за все это время» [118].

Белостенный: «Перед каждым выездом за границу нам давали инструкции, например, как необходимо вести советскому гражданину. С нами постоянно ездили люди из соответствующих органов. Они следили за нами, абсолютно не маскируясь, хотя и замаскированных, думаю, хватало… Но мы ничем таким и не занимались, общались только с зарубежными спортсменами и только на профессиональные темы» [153].

Нино Бускато: «Я точно помню, что когда надо было с ними поговорить или произвести обмен, рядом всегда был кто-то, кто за ними наблюдал и контролировал их» [25].

Жигилий: «Да, они всегда были с нами, они все знали и направляли нас, будь то игроки клубов или в сборной. Такого человека называли директором экспедиции или как-то так. Однако мы знали, что это люди, которые следят за тем, куда мы ходим, что мы покупаем, что мы делаем. Я бы не сказал, что нам пришлось тяжело, но посудите сами. В 1981 году мы поехали играть с ”Реал Мадридом“ в Испанию незадолго до Нового года. Мы только приехали, 22–23 декабря, заселились в гостиницу, потом сразу пошли на площадку тренироваться. Потом пошли по магазинам, и я потерялся, отстал от команды. Я едва знал пару слов по-английски, что было делать, я обратился к полицейскому: ”Извините, советская сборная, баскетбольная команда, мои друзья, гостиница…“. Он понял, что я заблудился, и отвез меня на стадион ”Реал Мадрид“. Потом меня привезли туда, где мы тренировались. Ну, а когда я приехал, этот директор экспедиции был в ярости. Он стал расспрашивать, где я был. К счастью, меня тогда не наказали» [136].

Валдис Муйжниекс: «В 1956 году перед отъездом за границу все должны были зайти в ЦК в Москве, там по очереди разговаривали с игроками. Там уже всё знали о тебе. Одного спортсмена, чей отец жил за пределами СССР, спросили, будет ли он рад, если у него будет возможность увидеться с отцом за границей. Он ответил ”да“. Это была серьезная ошибка. Мой отец работал на спиртовом заводе и однажды вынес две бутылки водки, спрятанные в брюках. Его поймали, и он получил семь лет тюрьмы – таков был закон. Чтобы решить ситуацию, мама продала все, чтобы дать взятку комиссару, который занимал важный пост в партии. В итоге моему отцу удалось избежать тюрьмы. Что касается меня, то я был тщательно допрошен, потом меня спросили, как это возможно, что отец не сел в тюрьму за свое преступление. Я ответил, что мне очень стыдно за то, что сделал мой отец. В конце разговора этот человек положил мне руку на плечо и сказал: ”Молодец, я вижу, что ты понимаешь серьезность ситуации“. В итоге только четверо из нас, кто был со мной тогда, смогли выехать за границу» [155].

Мышкин: «Сейчас многие говорят о том, что нас сильно контролировали, но иногда это просто преувеличение. КГБ не занимал чью-то сторону, в конце концов, они делали все это для нашей же безопасности. Команда ”Маккаби“ также всегда выезжает в сопровождении агентов службы безопасности, но это не значит, что за ней следят. Это необходимые меры безопасности для предотвращения терактов. Точно так же следили и за нами, но я никогда не слышал чего-то вроде ”тебе туда нельзя“. В наше время многое было по-другому, а такие люди ездили со всеми командами, например, с Болгарией. Но акцент всегда почему-то делается именно на СССР. Рассуждать на эту тему я считаю довольно глупым» [103].

Иван Дворный: «В Америке удивляло все. Мы с открытыми ртами смотрели на машины, людей, магазины. Но за нами все время пристально следили. Чтобы куда-то сходить, надо было писать записки руководителю делегации, в которой мы указывали, куда и зачем направляемся. Еще с нами всегда был сотрудник КГБ. Мы все его видели, но он ни с кем из нас не общался» [123].

Жан Боже: «В те времена говорили, что близко пообщаться с советским игроками практически невозможно, о чем неоднократно писала L’Équipe. Но на самом деле это было только потому, что по-русски почти никто не говорил. Помню, однажды сборная СССР приехала во Францию (я прожил несколько лет в Москве). Вокруг были журналисты из L’Équipe, и советские игроки подошли ко мне