Среди стихий - Александр Ефимович Берман

линии маленьких бумажных флажков. Мгновение кажется, что Тормосин летит прямо на нас, и я уже готов шарахнуться, но он прошел совсем рядом в шипении снега, как снаряд. Но это не снаряд, а живой человек, с которым час назад я разговаривал в кафе "Ай" выше первой станции канатки: рыжеватый приветливый парень с длинными баками, как надо по моде.

— Ай да Термос, — весело говорит Сережа, — хорошо ушел!

Приближается, вырастает, летит опять прямо на нас "номер два" Александр Голубков. Опять промчался очень близко, но я успел рассмотреть, как бьются его лыжи на мельчайших снежных буграх.

— И-их, Голубок, — говорит Сережа, — зашуршали ребятки…

Сережа стал было надевать лыжи, но поднял голову, смотрит, как приближается "номер три".

— Что это, они через минуту стартуют? Тогда ходу, у меня двадцать четвертый!

Сергей поднял лыжи и, выбивая ботинками ступеньки в снегу, пошел вверх. Я был на лыжах и быстро отстал.

Когда я поднялся, Сергей уже надел лыжи. Сквозь оранжевую маску очков видно лицо: никакого напряжения, скорее задумчивость, мягкость.

Сверху тоном тренера кричит человек: "Серега, Серега, разомнись! Ты что?"

Сергей толкается палками, отъезжает назад, энергично гнется…

Стартует двадцать второй, за ним стоит ужо двадцать третий. Сергей застегивает замки ботинок. Теперь ноги зажаты в холодных пластмассовых тисках, но только на пять минут: две минуты на старте и три минуты на трассе. Выпрямляется. Подъезжает тренер:

— Все будет в порядке, Сережа.

— Да. — Не отвлекайся, думай только о трассе.

— Хорошо. — Опять мягкая улыбка. Двадцать третий встал рядом со стартером.

— …Арш!!!

Ушел.

Голос стартера: "Финиш, стартовал двадцать третий. Сообщите готовность".

Сергей встал рядом со стартером, наклонился, поднял голову (очки-маска, подбородок, затянутый кожей шлема).

Вдруг стартер:

— Финиш, поздно сообщили готовность, откладываю старт на минуту.

Чуть сникла фигура лыжника. Неловкая тишина.

Голос тренера:

— Серега, на косых успевай расслабляться.

Молча кивает.

— Серега, все будет в порядке.

— Ага. — Мягкая улыбка.

— Пять, четыре, три, два, один… арш!!!

Толчок, разгонный шаг, второй, третий… широко, мощно, весь прямой, вытянутый вверх. Стойка: согнутые колени, распластанная вдоль линии лыж спина…

Я смотрю на большой циферблат "Омеги": 15 секунд… 25… 40.

Сейчас он где-то над кафе выходит на правую косую диагональ, пролетает под тросами, креслами канатки, поворот налево, крутой спад…

55 секунд… Новые гудки "Омеги": Пять… четыре… на старте двадцать пятый — три… два…".

Облака над головой растаяли, теперь кругом жесткий солнечный свет, и предвершинный снежный гребень над стартом слепит сквозь очки.

За двадцать пятым стал… тренер Сергея. Он снял теплый костюм, на его комбинезоне номер 20.

В удивлении спрашиваю:

— Вы тренер Сергея?

— Да нет. — Он наклоняется над планкой с рукой стартера на плече.

Минут через тридцать с финиша по телефону сообщили: номер 24 — 3.01,62; номер 26 — 3.06,28. Лучшее время у Голубкова — "номера два".

Под номером 26 стартовал Анатолий Герасимов. Это его я принял за тренера Сергея. Очень опытный гонщик. Но мне кажется, он заранее знал, что Сергей обгонит его.

Что же заставляет стартовать, наперед зная, что не победишь? Обстоятельства, запущенная машина жизни? А может быть, несмотря ни на что, надежда победить? Или ставшие привычкой напряжение и радость борьбы? Но разве об этом спросишь.

Вечером я зашел к Сергею в гостиницу.

— Какое у тебя место?

— Восьмое.

— Ты рассчитывал пройти лучше?

— Конечно. Я был отлично подготовлен, гораздо лучше, чем на спартакиаде. Но в мазь не попал: лыжи дергались, то поедут, то нет. На пологих участках терял целые секунды. Вот Голубков в мазь попал. Молодец! Тальянов, тренер, ему подсказал: выехал рано утром на гору, посмотрел снег и подсказал. Молодец, так и надо!

Светлану Исакову я первый раз увидел в высокогорном кафе "Ай". Стоял я с приятелем, а он рассказывал: "Девочка такая, 18 лет. Ребятишки местные ее обступили, говорят: покажи медаль. И она протягивает им золотую медаль в коробочке. А потом забрала медаль и отдала им шоколадку, какую-то особую, тоже из наград".

Света была тут же в "Ае". Она стояла спиной к нам у стеклянной стены кафе и, поставив ногу на скамью, застегивала замки ботинка. За стеной вершина Донгуз-Оруна блестит льдом, и ослепительная пелена облаков.

Я подошел к ней. Как ей идет шлем! Девочка в гоночном шлеме, а лицо по-взрослому спокойное.

Разговаривая, мы вышли на палубу кафе, под солнце. Света стала надевать лыжи. Мои лыжи стояли тут же, но я был без ботинок и не решился просить ее подождать меня.

Через день я ее встретил на финише "нонстопа" (репетиция перед скоростным спуском). По радио диктор объявил, что стартовала Светлана Исакова.

Идут секунды. С финиша виден только самый последний участок. Сейчас высоко над нами Светлана мчится по пустынной трассе. Вот она уже выходит на длинную полку, пролетает по узкому коридору, пробитому в двухметровом снегу, вираж налево вниз (круто, страшно). Нижняя Солнечная мульда, диагональ налево (здесь трасса входит в лес), в лесу еще опаснее, спад, поворот, последний спад, по просеке вниз…

Но прежде, чем я мысленно проследил трассу, наверху финишного кулуара показалась лыжница. Четкая стойка, идет мощно, ровно, на большой скорости. Неужели она — маленькая Света и этот головокружительный мужской бросок вниз по финишному кулуару?

Да, это она. Промчалась в финишные ворота, приближается, эффектно тормозит по широкой дуге. Стала. Медленно расстегивает замки ботинок, молнию алой куртки. Под курткой — синий гладкий без лампас комбинезон змеиной кожей блестит на солнце.

Села, поставила рядом свои ярко-оранжевые лыжи "Кестле ЦПМ".

— Как, хорошо шла по трассе?

— Хорошо. На одном бугре как кинет, чуть не упала. Лыжи чуть не переплелись, ну, сами знаете.

— Ничего не знаю, рассказывайте!

— В общем-то нормально.

— Расскажите про Италию. Хорошие там трассы? Света оживилась. Она сняла шлем, лицо стало старше.

— Хорошие трассы.