Весенние заморозки (СИ) - Александр Хомяков

Не мое дело - сеча. Нутром чую. Когда надо, я дерусь. Но я всегда мыслил больше над схваткой, чем внутри нее. И теперь я начал отступать быстрее прочих, пока не покинул ряды арденов. Огляделся.

Бой уже подходил к внутренним воротам. С тех пор, как я покинул донжон, их успели закрыть.

-Открывай! - заорал я, колотя секирой в бронзу массивной створки.

Ответа не было. Этого я и боялся. Лизоблюд герцога Илдинга закрылся во внутреннем замке и бросил нас на произвол судьбы.

Я растерянно посмотрел по сторонам. Нас теснили, постепенно загоняя в угол. Нас убивали одного за одним. И я до сих пор не знаю, что бы сталось со мной и с остальным гарнизоном замка Риммор, не узри я в тот же миг почтенного летописца Валедира ЭахАлмери, которого сегодня так долго искал.

Наши взгляды встретились. Я одиноко стоял возле ворот, с опущенной секирой и в полной растерянности, он раздавал приказы арденам и замер, увидев меня. Каждый из нас взглянул в глаза другого и увидел что-то, чего ни один из нас не мог увидеть и понять сам.

-На стену! - единым выкриком завопили Мальтори и Вальд. - Отходим на стену!

Внешняя стена. Островок среди моря врагов, не приспособленный для обороны с внутренней стороны, где устроены каменные лестницы. Мы вряд ли смогли бы долго удерживать ее. Но нам не надо было 'долго'. Надо было 'сейчас' и 'срочно, пока нас всех не перебили'.

Уйти так просто нам не дали. С боем, шаг за шагом, ардены отступали по лестницам наверх, теряя одного за другим, отступали, чтобы уже на стене тут же вступить в другой бой. Нерберийские наемники с трудом сдерживали напор с внешней стороны, и помощь оказалась очень кстати. Сзади, изнутри замка, на пятки наступали секироносцы, и на всех лестницах сразу завязались жестокие схватки. Осаждающие были упрямы в своем фанатизме, но и нас присутствие духа пока еще окончательно не покинуло.

'Фанатизм'. Это слово я слышал когда-то на западных границах Нерберии, когда гостил в тех местах у одного знакомого помещика. Он часто сталкивался на поле боя с различными степными племенами смешанного западного и южного происхождения, дикими и свирепыми. Эти варвары еще сохраняли, как и регадцы, некую 'религию' - поклонение богам. Религией на заре Времени людей грешили даже Старшие. От дикарей степи религия требовала беспощадности и жестокости в войне, иррационального безумия во имя своих выдумок и мнимой благосклонности богов - именно это мой знакомый и называл словом 'фанатизм'. Само слово он подцепил в Стикре от какого-то философа.

Они сражались так, как не смог бы никто из нас в другое время и в другом месте. В жалкой горсточке защитников замка, во всех сразу и в каждом лично, в зрелом опытном воине и безусом юнце, умном и дураке, добром и злом, в ардене и нерберийце, миакринге и регадце, в таких же людях, как они сами - видели нечто, что видеть хотели только мертвым. Я много насмотрелся в своих скитаниях по северу и западу, но такое предстало моим глазам впервые. Война, конечно, не место для рассуждений, врага лучше считать в первую очередь врагом, а не человеком. Но всему должна быть мера. Есть какой-то порог, за которым ты уже не солдат и не воин, не просто убийца по профессии. Стоит переступить этот порог, и рано или поздно, если ты не успеешь к этому моменту вырезать весь мир (а такое смертному вряд ли по силам), тебя объявят диким зверем. И вот тогда уже ты, в свою очередь, станешь объектом безжалостной травли. Тебя, именно тебя захотят видеть только мертвым.

Беда наша была в том, что в те смутные дни озверел мало не весь мир. И наш замок с ничтожными остатками сохранивших здравомыслие мог рухнуть под напором этого фанатизма в одночасье, не закричи в нас, ничтожных остатках, куда более древняя и могучая сила, перед которой тает даже невообразимая мощь богов - извечное желание жить. Просто мы все в какой-то момент поняли, что с нами никто уже не пытается воевать. Нас просто хотели уничтожить.

И мы воспротивились. Один штурм шел следом за другим, без счета и почти без перерывов. Камни лестниц стали красными от крови - я плюну в лицо тому, кто назовет это поэтическим преувеличением. Какая там, боги Звездного пика, поэзия? Правда это была, красная и липкая.

Под вечер небо затянули тучи. Мы дрались уже где-то на восьмом или девятом дыхании, когда наконец совсем стемнело и нас оставили в покое. Выждав немного, по оставленным осаждающими приставным лестницам мы покинули замок Риммор.

Наступившее безветрие накрыло ночь тишиной. Отдаленный шум нерберийского войска создавал иллюзию безопасности в этой тишине.

Холодало. Мы с Вальдом, Тирвали и Арварихом брели, как и положено полководцам, рядом с остатками гарнизона. Больше никого из военачальников - вероломный лизоблюд Балах Арвинг не в счет, - в живых не осталось. Оба моих сотника, Кухут Пухандер и предводители пиратской вольницы остались на стенах и во дворе замка. Там же нашли свою смерть и большинство солдат, а уцелевших пока никто не считал.

Вересковая пустошь ложилась под ноги. Мы уходили на север, к горам Римморского побережья. Этот путь был выбран по одной-единственной причине: конница нерберийцев не смогла бы нас преследовать в скалах и ущельях. Дальше мы хотели пробиваться к Скейру.

Пережитое роднит. Раньше, во время осады, мы были несколькими грызущимися сворами. Проиграв осаду, стали маленьким, но единым целым. И хоть немногочисленные темнокожие солдаты из Регада с трудом говорили языком Нерберии, а большинство нерберийцев не знали миакоранского наречья, мое предложение уходить в сторону Скейра было принято без споров и обсуждений, молчаливым согласием. Я все еще был комендантом. Или, напротив, стал им только теперь.

Никто не винил меня в происшедшем. Никто не пытался меня сместить. Некогда было, или сил не было, - так предполагал я, зная, что поражение наше и потеря замка были всецело делом рук моих, кои я слишком долго умывал и опускал.

Под утро стало совсем холодно.

Непроглядная тьма сменилась тяжелыми сумерками. Неохотно проступали силуэты людей, бредущих по шелестящей прошлогодней травой холмистой равнине. Медленная монотонная ходьба выматывала нас не меньше, чем вчерашняя битва - ведь мы не сделали пока ни единой передышки, - но темп сбавлять никто не решался. Вперед уходили те, кто держался пока лучше остальных; другие спешили за ними, не желая отстать. Может, кто и отстал в ту ночь - не знаю. Не считали. Не оборачивались. Шагая, особо не вглядывались вперед. Дойдя до подножья гор - понятие, признаться, очень условное, - не задумывались, достаточно уже или надо идти дальше. Не были рады, когда я объявил привал. Приняли, как должное, и попадали, кто где стоял, на холодную землю меж ледяных камней.