Весенние заморозки (СИ) - Александр Хомяков

Эрик согласно кивнул - не знают. Мало кто знал последнего потомка Ровенда Великого.

За окнами таял апрельский день. Разговор не клеился: гость опасался сказать лишнего, хозяйка чувствовала его настроение и не задавала вопросов. Вернулись домой дети Илирии, сели, выжидательно глядя на мать. Она извинилась перед Эриком и ушла в кухню - готовить ужин. Он вызвался принести дров и вышел во двор.

Снеговые тучи нехотя уползали с небосвода, тускло мерцали редкие весенние звезды. Морозец пощипывал за лицо. За каменным забором темнела бездна океана, спокойная и непроглядная. Неугомонная душа, забыв о переживаниях утра, опять чего-то хотела. Чего-то непонятного. Романтики, что ли? Или просто новых ощущений? Новой жизни?

Он вернулся, груженный поленьями выше головы, и обнаружил Илирию беседующей с немолодым арденом, чье ремесло безошибочно выдавали ожоги и шрамы на огромных мозолистых руках и лице. Кузнец неожиданно оживленно рассуждал о поэзии и пил чай. Илириа заинтересованно слушала. Эрик поздоровался, представился 'Валедиром ЭахЛиас' и сел в самое дальнее от нового гостя кресло, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. В нем опять ожили утренние страхи.

-Этот Мервак, отпрыск рода мерзавцев из Гиссаны, конечно, хорошо плел свои вирши. Очень даже хорошо. Но если брать поэзию Младших в целом, то он - далеко не лучший ее представитель. Души в нем нет, понимаешь, Илири? Скорее уж он был удачным подражателем Кариоха, но не более. Разве можно ожидать от Младшего, чей век так короток, особо глубокого чувства и понимания темы вечности?

-Мервак прожил около ста двадцати лет, если я не ошибаюсь.

-Экий долгожитель! - хохотнул кузнец. - Какая разница, сколь долго живут Младшие? Все равно большая часть их жизни - старость. Я уверен, что Мервак писал свои вирши в молодости, когда чувство уходящего времени наименее властно над короткоживущими людьми.

-А Кариох не дожил до пятидесяти...

Эрик, наблюдая за детьми Илирии, которые усердно пытались не мешать взрослым и тем самым производили все больше шума, почувствовал, что начинает невольно прислушиваться к разговору. Тема поэзии, которая сама по себе была мало ему интересна, затрагивала другие, более близкие ему темы, затрагивала струны в душе, которые никому из прежних собеседников Эрика были нелюбопытны: ни Филласту, ни Верховному прорицателю, ни Дигбрану с домочадцами... одной Эрви, быть может, но у них двоих все темы общения быстро и уверенно свелись в одну, и изменить это они были не в силах. Пока не в силах.

-Он не знал, что умрет таким молодым. И Мервак не знал, что проживет так долго.

-Твоя правда, Харт. Однако зачем я спорю, если сама не люблю сонеты Мервака?

-Ты любишь поэзию Младших вообще, Илири. А это - не самый достойный объект для восхищения.

Илириа кивнула, но чувствовалась, что кивает она своим мыслям, не словам кузнеца.

-Их поэзию не сравнить ни с сонетами Кариоха из Лагеттии, ни с тем, что сочинял Мирниэх ЭахЛесмар, ни с чем другим из сотворенного нашим народом. Никого, даже лучших из поэтов Младших народов. Они... иные.

Кузнец недовольно фыркнул.

-Чему служат их неуклюжие рифмы, Илири? Развлечению себя. Кто читает эти строки среди их собратьев? Также развлекающие себя. Это бабочки, мотыльки-однодневки, они быстро находят свое маленькое счастье и так же быстро в нем разочаровываются. Самым умным из них, а если точнее, то самым беспокойным, не хватает примитивных материальных наслаждений, и оттого они ищут некое развлечение для мозгов. Они считают это искусством. Но почему ты думаешь, что оно способно отложиться в них так глубоко? И что заставляет тебя считать, что созданное их 'поэтами' предназначено для глубокого восприятия? Что там есть что-то, наделенное более чем сиюминутным смыслом?

Кузнец смотрел на Илирию с торжествующим видом победителя в словесном поединке. Но Илириа бестрепетно встретила его взгляд, ни одна черта не дрогнула на ее лице.

-Я - Старшая, Хартен ЭахТэр. Если следовать твоей логике, я способна судить о том, чего не в силах охватить мозги Младших. Так вот, я сужу: они способны создавать нечто не менее долговечное, чем ардены. Я сужу: они тоже люди, они - наши родичи, пусть их культура и отлична от нашей. Я сужу: они нам близки и понятны, просто мы слишком долго были о себе слишком высокого мнения. Я сужу так: если сегодня мы становимся с ними рядом, чтобы драться против общих врагов - значит, они достойны этого. И я сужу: они более жизнеспособны, чем мы, что уставились в свое собственное прошлое, где был один поэт - Кариох из Лагеттии, живший еще до Империи, но после него не было почти никого!

Названный Хартом кузнец как-то сразу осел в своем кресле, стал не таким массивным и уверенным.

-Зачем ты так, Илири? Я всего лишь хотел узнать твое мнение...

-Ты оскорбил мое мнение, Хартен.

Она вдруг сникла.

-Харт, прости. Я не хотела.

-Ладно, чего уж. Пусть твой гость простит нас, если что показалось ему недостойным арденов.

-Не за что вас прощать, - откликнулся Эрик.

Тусклые по-весеннему, редкие, но колючие звезды мерцали в непроглядно-темном небе. Белая простыня лежала на земле под окном, и застыл морозом воздух. Молчало редкими звуками поселение, забравшись под одеяло, отвернувшись к стене и уютно посапывая. Эрик сидел в кровати у окна, смотрел на неожиданный в апреле зимний пейзаж, перекатывая в голове слова-камушки. Прошлое-настоящее, Старшие-Младшие... наваждение. Такие разговоры, такого рода материи никогда бы не заставили его свернуть с намеченного пути. То, что беспокоило его, замыкалось на нем и ощущении себя в мире, но отнюдь не мира вокруг себя. Мир - он всегда содержит место для героя, в самые спокойные времена Ровендии таким, как он, находилось занятие. Почему же сейчас, на пороге великих событий, вдруг подкралась эта неуместная сентиментальность, ненужные мысли о ненужных людях, рассуждения о правоте собственного мировоззрения, сомнения в том, что его учили ценить превыше собственной жизни?

-Илири, ты не спишь? - он рискнул обратиться коротким именем к той, кого почти не знал.

-Нет, - послышалось из другого конца комнаты.

-Прочти мне что-нибудь... из Младших.

-Что именно, Эриох? - хозяйка дома, напротив, осталась в обращении хоть минимально, но официальной, тем самым проводя между ними некую черту - так, на всякий случай.

-Я не знаю ничего из их поэзии. Вообще не знал до сегодняшнего вечера, что она существует.

-Ну ладно...

Она читала необычно, не так, как привыкли декламировать стихи те, кого знал Эрик.

Пройдет эта боль,