Долгий сон - Ричард Райт

— Не случалось, чтоб тебя белые когда-нибудь обидели? — спросил он ее.

— Да нет. Что ты все волнуешься, Пуп?

Он остолбенел. Вся жизнь ее теперь и прежде — сплошная вереница смертельных обид, нанесенных белыми, а она преспокойно говорит: «Нет!» Это она-то никогда не видела обид от белых, она — рожденная вне брака полубелая проститутка, сама родившая вне брака полубелую дочь, которой, скорей всего, тоже суждено, когда она вырастет, родить такую же, как она, полубелую девочку, и эта девочка вырастет и тоже станет проституткой! Может быть, Глэдис просто не знает, что называется обидой? Может, ей кажется, что просто ей не повезло, а так, вообще, все устроено правильно? Он понял вдруг, что она уже сказала ему всю правду: она согласна с белыми! Они правы, она виновата! Волею случая она оказалась заброшенной по ту сторону расового барьера и, вздохнув, примирилась с этим, как будто настанет день, когда другой случай исправит эту оплошность и сполна возместит нанесенный ей ущерб. В повседневной жизни Глэдис имела возможность быть — в определенных рамках — либо белой, либо черной, и, оттого, что она могла иной раз сойти за белую, она считала правильным, что в белой части города улицы чистые, а раз у белых чистые улицы, то, стало быть, белые и правы. У белых — деньги, слово белых решает все — это ли не доказательство их правоты.

— По-твоему, они с нами обращаются правильно? — спросил он, потягивая виски.

— Пуп, что тебе о них беспокоиться, — сказала она. — Смотри, у тебя есть машина. Есть деньги. И одет ты лучше, чем те голодраные белые мальчишки возле аптеки, которые мне орали глупости…

— Ты думаешь, если есть деньги, это все? — спросил Рыбий Пуп.

— Деньги много значат.

— У моего отца есть деньги, а он живет как ниггер и держит себя как ниггер…

— Нехорошо так говорить про родного отца, — сказала она укоризненно.

— Но это правда, — упрямо сказал он. — Разве с нами обращаются справедливо?

— В каком смысле, Пуп? — спросила она, просительно глядя на него.

— Тьфу, черт, да ты что — не видишь? Мы ходим в школы для черных, их школы лучше наших…

— А, ты об этом, — сказала она тихо, просто.

— Да, об этом, — едко сказал он, зная, что ее пониманию недоступна нехитрая премудрость, на которой все построено. — И притом они, между прочим, нас убивают.

— Кто же это кого собрался убивать? — обиженно спросила она.

— Вот Криса, например, убили…

— А-а! — Она внимательно посмотрела на него. — Ты уж говорил про него как-то, — сказала она с недоумением. — Вы с ним в родстве были или как?

Его взяло такое зло, что расхотелось вести разговор. До нее ничего не доходит. А ведь он ее любит. Ему хочется быть с нею. Возможно, как раз эта неискушенность и привлекает его в ней? Или то, может быть, что в ней — и белой, и не белой — ему видится образ некоего примирения? Или все дело в том, что она похожа на белую, но жить, как и он, вынуждена в Черном поясе?.. Заглядевшись на янтарную влагу в стакане, он пытался представить себе, с какими понятиями подходит к жизни, к отношениям между людьми различных рас Глэдис. Если убитый белыми чернокожий тебе отец или брат, тогда тебя это трогает, если же убит чужой тебе черный — тебе и дела нет… Бедная маленькая Глэдис. Женщина, одно слово, что она понимает. Он выбрал эту женщину себе, и он вразумит ее.

— Глэдис, — шепнул он.

— Да, мой хороший. Ты не волнуйся…

— Я хочу тебе сказать что-то очень серьезное.

— Ну что ж.

Он упивался сознанием своей власти над нею — по тому, как она отвечала, было видно, что она не догадывается, о чем он сейчас будет говорить.

— Ласточка, я тебя забираю из «Пущи».

Она поняла не сразу, столь непостижима, столь неожиданна была для нее эта мысль. Но вот голова ее вскинулась вверх, капризные губы приоткрылись в изумлении.

— То есть как это, Пуп?

— Я тебе снял квартиру из трех комнат на…

— Пуп! — Ее карие влажные глаза сделались совершенно круглыми. — Правда?

— Ага. На Боумен-стрит.

— Пуп, ты меня не разыгрываешь? — спросила она срывающимся шепотом.

— Нет, девочка, я серьезно.

Ее губы беззвучно шевельнулись, как будто ей было страшно заговорить.

— Пуп, я тебе правда нужна? — спросила она недоверчиво.

— Еще как.

Ее белые руки вспорхнули над столиком и крепко, судорожно ухватились за него.

— А родные что скажут, Пуп?

— Мама не будет знать. А папа не против. Он мне ни в чем не препятствует, лишь бы обходилось без неприятностей.

— От меня неприятностей не будет. Клянусь. Я тебя буду слушаться!

На улице, взрываясь одна за другой, пулеметной очередью затрещали шутихи, и Глэдис, вздрогнув всем телом, тесно прижалась к нему.

— Я хочу, чтоб ты была дома и не встречалась ни с кем, кроме как со мной.

Слезы хлынули у нее из глаз, она порывисто обняла его.

— Как ты скажешь, так и будет.

— Только я там не смогу проводить все время.

— Я тебя буду ждать, Пуп, — проговорила она, часто дыша. — Я никогда не думала, что у тебя это настолько серьезно. Не верила, что со мной может так быть… — Она взглянула на него сквозь слезы и печально, через силу, улыбнулась. — Я буду тебе готовить. Я и шить умею. Купи мне швейную машину, ладно? — Не дожидаясь ответа, она беспокойно передвинулась на стуле. — Я что хочу попросить, дорогой…

— Что?

— Можно я туда заберу свою девочку?

— Черт, ты хозяйка, ты и…

— Ой, Пуп! — простонала она. Она обняла его крепче. — И скажи еще… — Она с мольбой подняла на него глаза. — Ты ведь знаешь, какая я, — сказала она скороговоркой, как в воду бросилась. — Ты… — У нее вырвалось рыдание, она не договорила.

— В чем дело, маленькая?

Она крепко зажмурилась.

— Ты не станешь меня попрекать, что я была такая?

Он притянул ее к себе.

— Что было, то прошло, — сказал он. — Все это для тебя теперь позади.

Она открыла глаза — они молили об избавлении, о спасении — и посмотрела на него.

— Пуп, я старше тебя. Я не прошу, чтоб ты женился…

— Жениться отец мне все равно не даст. Да я и сам не готов еще, — чистосердечно, но с нежностью признался он.

— Почему… почему же ты м-молчал до сих п-пор? — всхлипывая и запинаясь, спросила она.

— Не знал, получится или нет. Скажи, а ты-то ничем не связана, можешь сделать, как я прошу?

— Ничем! Ничья, только твоя — твоя, пока нужна тебе, — горячо сказала она.

— Ясно. Завтра с утра пораньше пришлю к тебе грузовик за вещами.