Мир приключений 1985. Сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов - Леонид Млечин

— И в журналистике вы надеетесь все делать максимально хорошо?

— Во всяком случае, стремлюсь к этому.

— Верно! — неожиданно согласилась Флора. Во время всего разговора она ни разу не обернулась в мою сторону, казалось, ее занимают только крутые повороты дороги, ведущей к перевалу. — Вы, конечно же, сказали правду. Но нельзя ли попроще?

— Вы, Флора, слишком современны и решительны в словах и поступках.

— А разве лучше быть архаичной, как Марина? Послушайте, на корреспондентском пункте единственными реальностями были я сама да еще тот кофе, который я вам ежедневно варила… А все остальное — суета, чепуха и словоблудие.

— Флора, вам сейчас придется выслушать мои отеческие наставления.

— Поменяемся местами? — Флора нажала на тормоз. — Устала. — Тут она наконец посмотрела на меня. Серьезно. Без улыбки. И вдруг подмигнула: — До роли приемного отца вы еще не доросли. Это несомненный факт.

Она уселась поудобнее на сиденье справа от меня, пристегнула ремень и надела темные защитные очки.

Навстречу неслись белые оградительные столбы. Внизу, за нами, начинался обрыв. Достаточный, чтобы костей не собрать, — метров шестьсот. А справа стеной тянулся мощный лес.

— Что же вы не радуетесь?

— Чему, Флора?

— Окончанию странствий. Вы уже не господин Онегин, не бродячий романтик.

Я не сразу понял, о чем она говорит. Да тут еще машину мощно потянуло влево. Успел заметить, что навстречу нам движется автопоезд с лесом. Его тянул КрАЗ. Попробовал вывернуть — ничего не вышло. Флора вскрикнула. Машина не слушалась руля. Лесовоз надвинулся. Он уже навис над нами. Успел заметить испуганное лицо водителя. Сработал инстинкт — переключил с третьей скорости на первую, съехал в кювет и притормозил.

К счастью, нас не развернуло, не бросило под колеса лесовоза. Не скатились мы и в пропасть. Резкий скрип тормозов лесовоза. К нам уже бежал водитель. Он указывал рукой на левый передний скат.

Вышли из машины. Конечно же, это был обычный гвоздь. Его шляпка торчала в углублении протектора.

— Ну и ну! — кричал шофер. — Под счастливой звездой родились, ребята!

Мы с Флорой глядели друг на друга и хохотали.

— Хорошо, что не я была за рулем! Я хитрая. Знала, когда пересесть…

Через полчаса сменили скат и двинулись дальше.

Солнце спряталось за гору. Но прохладнее не стало. Мы промчали мимо мотеля «Бескиды», переехали линию узкоколейной железной дороги. Вскоре вдали показались рассыпанные по ущелью огни города. Они навевали грезы о покое и отдыхе.

В гостинице нас ждали заказанные еще со вчерашнего вечера номера. Было поздно. В ресторане гасили огни. Поужинали в моем номере добытым у дежурной печеньем и чаем.

— Все! — сказала Флора, вымыв у рукомойника стаканы. — Завтра трудный день. Спокойной ночи!

Уже у двери, что-то вспомнив, остановилась, затем быстро прошла к тумбочке у кровати, взяла пачку сигарет, вынула одну и положила на тумбочку, а остальные унесла с собой. Я ошарашенно молчал. Со мною впервые обращались столь бесцеремонно. Засыпая, пытался понять, какое гибкое и хищное животное Флора мне напоминает? Будто бы видел даже когда-то картинку… Может, в детстве? Ну да, конечно, пантеру Багиру из книги «Маугли» с иллюстрациями Ватагина. И тут же провалился в темноту. А очнулся оттого, что меня похлопывают по плечу.

— Пора! — услышал голос Флоры. — Половина девятого.

— Отдайте сигареты! — рявкнул я.

— После завтрака. Брейтесь, умывайтесь. Буду ждать внизу, в ресторане.

Бритвой я орудовал с необъяснимым ожесточением, будто лишал любимой бороды своего смертельного врага. Да и вправду был очень сердит на себя не для того я так мучительно и сложно прояснял абсолютно все, каждую ситуацию в своей собственной жизни, чтобы сейчас, добравшись до сорока, вновь запутаться между двумя дамами — одной уже вполне зрелой, а второй из породы юных и самоуверенных прагматичек, которые с пеленок знают, чего хотят, и даже первые шаги делают не куда придется, а только в нужном им направлении. Но не исключено, что я напрасно думал о Флоре слишком уж резко. Она того не заслужила. Сердился я, наверное, еще и потому, что никак не мог отогнать одну странную и пугающую мысль. Может быть, я напрасно бежал от образа «господина Онегина»…

Почему я бросил сцену? Не в том ли дело, что я ни разу, никогда, ни на одно мгновение не почувствовал себя полностью поглощенным музыкой, частью ее, единственной и органично вписанной нотой в сложном ансамбле, который именуется оперой? Я всегда видел себя со стороны… Вот я подхожу к беседке, вот снимаю цилиндр, кладу на скамейку хлыст, стягиваю перчатки и начинаю арию о том, что душа моя чужда блаженству и что совершенства Татьяны ни к чему… Пел легко, некоторые ноты звучали, как утверждали слушатели, проникновенно. Но я-то отлично понимал, что в чем-то обманываю публику. Уж не умелое ли это было имитаторство и подделка под высокое искусство? А даже при минимуме образованности подделаться ведь довольно легко. Мне просто-напросто нечего было сказать в Онегине такого, чего бы не говорилось до меня. Не в этом ли все дело? Не потому ли я так истово бросился разыскивать таинственного дарителя голосов…

Я так разволновался, что решил прекратить бритье и минуту-другую отдышаться.

И Флора-то хороша! Сумела увлечь меня в поездку. Или почувствовала, что я сам хочу разобраться в диковинной и нелепой в наши дни истории с возникновением голосов из ничего? Тут пришло на ум, что Флора чем-то неуловимо напоминает Ирину Ильенко, хотя они люди разных поколений да и масштабов. Надо же, единственная реальность — это она сама и черный кофе, ею сваренный! Что это — самовлюбленность или же агрессивная защитная реакция? Может быть, отметая все остальное, Флора укрепляется в собственном мнении о себе? И тогда мне следовало бы научить себя верить, что главное в моей жизни — две благодарности в приказах по редакции да статьи, время от времени по решению редколлегии попадающие на так называемую Доску лучших материалов. Почему бы и нет? А остального не существует. Если же и существует, то оно все равно как бы нереально… Допустим, я сижу в зале театра и смотрю на сцену. По ней движутся Марина, Николай Николаевич, Флора, чета Ильенко… Я вникаю в их хлопоты, заботы… Сострадаю, сопереживаю, но держу в уме мысль, что в конце спектакля в зале вспыхнет свет, я возьму в гардеробе свой плащ и спокойненько отправлюсь домой… Кто-то умеет жить именно так.

Тут мне показалось, что мое лицо в зеркале затуманилось, как будто я внезапно стал хуже видеть. Кольнуло в сердце. Почувствовал, как оно стало выбивать чечетку на ребрах. Такое было внове. Ощущение не из приятных.