Экономика творчества в ХХI веке. Как писателям, художникам, музыкантам и другим творцам зарабатывать на жизнь в век цифровых технологий - Уильям Дерезевиц

тысячи крошечных муравьев откусывают от тебя по кусочкам и эти кусочки растаскивает в миллион разных сторон, и ты такая: “Нет, нет, нет, нет, нет, вернитесь, мне нужно быть целым человеком”». Тем не менее из интернета, особенно для нее, ужасно трудно убежать. Это именно Беллвуд сказала: «Нас просят пускать незнакомых людей в рамки того, что обычно является интимными дружескими отношениями, и эта связь – клей, на котором держится вся наша финансовая жизнь. И для меня это одновременно и волшебно, и ужасно».* * *

Пол Ракер рос в 1970-х годах бедным и черным в маленьком городке Южной Каролины, все детство наблюдая за тем, как его мать училась играть на пианино – по переписке. Я спросил его, как это вообще возможно. Он сам не был уверен. Но «у нее был драйв, – сказал он, – и я поймал его». Примерно в это же время (Ракер был в четвертом классе) он начал самостоятельно учиться играть на оркестровом бас-барабане. Он не взял ни одного урока – что не помешало ему в восемнадцать лет поступить в Филармонию Южной Каролины, а также продолжать играть с полудюжиной других оркестров по всему штату. «Я не чувствую себя ограниченным, – сказал он мне, – тем, чем другие люди ограничивают сами себя».

В конце концов, Ракеру надоел концертный репертуар. В тридцать лет он переехал в Сиэтл из-за желания заниматься джазом серьезно, нелегально поселился там на складе, где делил ванную и душ с пятнадцатью такими же по сути бездомными, и нашел работу уборщиком в Художественном музее Сиэтла. Всякий раз, когда какой-то художник съезжал со склада, Ракер забирал оставленные им материалы и экспериментировал. Женщина, которая жила там и знала его как музыканта, была удивлена, увидев, как он собирает эти остатки вещей. «Пол, – сказала она, – ты же не художник». Ракер признался, что хотел бы однажды поблагодарить ее, потому что она «подтолкнула его к тому, чтобы доказать ее неправоту». «Люди не хотят замечать, что ты можешь делать больше, чем одну или две вещи, – сказал он, – потому что сами чувствуют, что умеют не больше одной-двух вещей. Мы как-то сразу связываем себя такими ограничениями».

«Я все начинаю с полной наивности, – объяснил он. – Если кто-то снимает кино, я скажу: “Знаешь что, я тоже так могу”. Если кто-то рисует, я говорю: “Я тоже могу, и ничуть не хуже”». И ведь он действительно может. В 2004 году Художественный музей Сиэтла организовал выставку Кристиана Марклея, чьи работы сочетают в себе музыку и визуальное искусство, что и побудило Ракера попытаться сделать то же самое. Два года спустя он выиграл резидентуру в престижном Центре Белладжио Фонда Рокфеллера на севере Италии. Когда он вернулся, то решил вырасти как визуальный художник, устраивая по одной презентации каждый месяц в течение года (помните, что Фиби Уилкокс делает по одной в год), а также продолжить выступать в качестве музыканта и работать на полную ставку. Ракер сказал мне, что идет наперекор страхам. Он боялся американских горок, так что теперь при каждом удобном случае катается на них. Он боялся пауков, и у него «четырнадцать лет жил домашний паук по имени Мендельсон».

Одна из фобий, с которой Ракер сталкивается на протяжении всей своей работы, – это ужас перед расовым насилием. Он делал проекты о полицейских перестрелках, массовом лишении свободы, убийстве Эмметта Тилла[87], взрывах в церкви в Бирмингеме[88] и линчеваниях – «прошлых, настоящих и грядущих». Он коллекционирует клейма, которые использовались для рабов. В 2015 году Ракер создал инсталляцию, для которой были собраны десятки разноцветных мантий ку-клукс-клана. («Я очень хочу устроить настоящую викторину, по их тематике, с настоящим куклуксклановцем, – сказал он мне, – потому что я знаю об этом больше, чем большинство участников».)

Несколькими годами ранее Ракер получил грант от Creative Capital, ведущего мецената в области искусства. Он стал одним из сорока шести победителей среди более чем трех тысяч претендентов. Именно на одном из выездных мероприятий, проводимых организацией для получателей гранта, Ракер сказал мне, что понял: ему нужно «выяснить, каким художником хочется быть». Он не хотел быть товаром, или кем-то, кто его производит, эксплуатирует борьбу черных, продавая якобы такой вид искусства, который позволяет белым людям чувствовать себя хорошо. Да, он торгует некоторыми работами, но только для того, чтобы продолжать свой труд. И пока он получает деньги от богатых белых людей, либо через продажи, либо многочисленными грантами и стипендиями, включая Фонд Гуггенхайма, он видит в этом форму репарации. Кроме того, сказал он: «Наши руки покрываются грязью ежедневно, с каждым движением. Ты не можешь не быть частью сломанной системы».

Ракер не просто неистовый трудяга; он говорил, что иногда выматывается, просто думая о своем искусстве, – так самоотверженно он это делает, – но и кропотливый планировщик. Он составляет бюджеты с интервалом в две недели и формулирует планы на год, три и пять лет. В 2017 году он стал первым художником-резидентом в Национальном музее афроамериканской истории и культуры в Вашингтоне, округ Колумбия. В том же году он начал резиденцию в Университете Содружества Виргинии, в лучшей программе изобразительного искусства в стране, где его проект с костюмами ку-клукс-клана был выбран в качестве одной из первых инсталляций в новом музее учреждения.

Когда мы разговаривали, Ракер планировал выпустить на рынок пищевой соус, который он разрабатывал в течение восьми лет. Предполагалось, что делать его будут бывшие заключенные, а на этикетках будет размещена информацию об уголовно-исполнительной системе. Два года спустя продукт уже был на полках магазинов.

* * *

Никки Макклюр, вероятно, первая, кто продал свои работы через интернет-платформу розничной торговли, и она не знала об этом, пока я ей не сказал. Макклюр в свои пятьдесят два живет с мужем и сыном в доме на пляже в Олимпии, штат Вашингтон. Тихий, медитативный человек, Макклюр создает такое же искусство: вырезанные из бумаги календари и детские книги с изображениями воды, леса, гор, живых существ, ветра. Она говорит, что любит наблюдать. Когда мы созванивались, она сидела на пляже. «Тут три странных воробья идут прямо вдоль берега, я раньше их здесь не видела, – сказала она в какой-то момент. Потом, несколько минут спустя, добавила: – Гигантский лосось только что выпрыгнул из воды, примерно в шести футах от берега».

Макклюр выросла в пригороде Сиэтла в скромных финансовых условиях. Ее родители развелись, когда ей было шесть, а отец был не особо щедр на алименты. Она помнит, как ела плавленый сыр из продовольственного банка и прогоняла коллекторов, когда те появлялись у дверей. Подростком, после того как мама решила переехать, она жила на чердаке у бабушки, чтобы ходить в более серьезную школу. Она говорит, что была «диким» ребенком,