Владигор и Звезда Перуна - Сергей Махотин

— В прошлый раз ты пришла пешком, — сказал Дар, тоже улыбнувшись. Он рад был видеть ее, хотя это было и неправильно — радоваться своей смерти.

— А ты не послушался меня и чуть не погиб, — произнесла она без всякой укоризны. — Больше не делай так. И спрячь свой камень, он мешает мне говорить.

Дар убрал кристалл в кошель под рубахой и спросил:

— Что ты здесь делаешь? Тебя опять Микеша послал?

— Нет. Просто захотелось посмотреть на тебя.

— Зачем?

— Ты мне нравишься, — ответила она и добавила: — Но не бойся, я сейчас уеду. Не забывай обо мне.

— Постой, — поднял мальчик руку. — Ты не знаешь, что будет с моим Пятнышком?

— Моя лошадь знает. Это она привезла меня сюда. Твой конь скоро умрет.

— Неправда! — крикнул Дар. — Ты врешь!

— Я не умею врать, — сказала девочка с печалью. — Прощай. Не следуй за мной.

— Постой! — Дар заговорил взволнованно и сбивчиво. — Не сердись на меня. Неужели ничего нельзя сделать? Помоги мне! То есть не мне, а Пятнышку. Это все равно что мне.

— Я не сержусь, — ответила она. — Я не смогу помочь твоему Пятнышку. Если кто и сможет, то лишь на короткое время.

— На короткое время? Что это значит?

— Пятнышко может снова стать бодрым и сильным, но очень ненадолго.

— А потом?..

Девочка не ответила и начала удаляться в темноту.

— Если ты не можешь, кто тогда может? — крикнул Дар ей вослед.

— Спроси у того, к кому ты едешь, — отозвалась она.

Больше Дар не стал окликать ее. Он смотрел, как растворяется в ночи белое платье, и думал о ее словах. Тарг, перестав сопеть, поднял голову и вздохнул:

— На старости лет то бессонница одолевает, то сны странные. — Он посмотрел на луну и добавил: — Скоро рассвет. Мы уже близко.

Дар разломил одну из трех оставшихся лепешек и протянул кусок старцу. Тот пожевал, глотнул воды из фляги и промолвил:

— Утром у нас будет настоящая еда и настоящая постель. Не по мне уже такие дальние путешествия. Да ведь, кроме меня, и послать за тобой некого было…

Вскоре луна потускнела, край неба начал светлеть, и дорога неожиданно кончилась. Они проехали еще немного, затем Тарг остановил коня и слез с седла. Дар тоже спрыгнул на землю и с удовольствием потянулся. В песок была воткнута палка, вернее, посох с кривым концом. Тарг потянул ее на себя и вытащил из песка кем-то зарытый мешок. Развязав его, старец положил перед удивленным мальчиком сафьяновые сапожки с загнутыми носками, новую рубаху, штаны и бархатный кафтан с золочеными пуговицами.

— Не подобает являться к Седону оборвышем, — сказал он. — Переоденься, прошу тебя.

Дар скинул старую одежду, действительно имевшую жалкий вид. Когда он облачился во все новое и посмотрел на старца, то не сразу узнал его. Тарг тоже успел переодеться и выглядел теперь нарядно и торжественно. На его голове красовалась широкая шапка с рубином, синий плащ, наброшенный на плечи, был расписан сияющими звездными узорами. В осанке появилось достоинство и благородство. Сложив старую одежду в кучу, Тарг начал забрасывать ее песком, и мальчику странно было наблюдать этого, по всей видимости, знатного старца за таким обыденным занятием. Он поспешил помочь ему, и вскоре их тряпье полностью скрыл небольшой холмик.

На востоке засветился край неба. Дар огляделся. То, что он принял за легкое облачко, оказалось заснеженной вершиной высокой горы, возвышающейся над уходящими вдаль горными хребтами, поросшими голубым лесом.

— Пора! — с важностью произнес Тарг, подходя к коню. — Седон ждет нас.

Начальник стражи верховного вождя айгуров Харар старался не показать своей растерянности. Однако от зоркого взгляда Салыма не ускользнул его расстроенный вид. Он разгладил черные маслянистые усы, усмехнулся и спросил:

— Что невесел, Харар? Или задержка Рума внушает тебе опасение, что верховный вождь не нуждается более в твоей защите?

Начальник стражи не отличался особой сообразительностью, но даже он понял двусмысленность насмешки. Рум в последнее время вел себя так, будто не доверял ему. Порою Харар не был уверен, что знает, где в данный момент находится верховный вождь. Воины, охраняющие его покои, докладывали, что слышат иногда голоса за дверью, хотя могли поклясться, что никто, кроме Рума, не входил туда. Время от времени Рум и вовсе не ночевал в своей охраняемой пещере, и никто на Вороньей горе не знал, куда он исчезает. Однажды Харар тайно последовал за ним. Поднимаясь по лестнице, ведущей к вершине, тот неожиданно свернул в боковой коридор, который заканчивался окном в виде круглой дыры. Харар спрятался, не упуская из виду вход в этот коридор. Прошло около часа, но верховный вождь не возвращался. Обеспокоенный начальник стражи осторожно двинулся вперед. Вскоре он достиг конца коридора, так и не встретив вождя. В круглое отверстие со свистом врывался ветер. Харар подошел ближе и выглянул наружу. Внизу горели костры айгурских воинов, казавшиеся отсюда маленькими красными точками. Даже если допустить безумную мысль, что верховному вождю вздумалось вдруг спускаться вниз по отвесной почти стене, здесь даже не за что было привязать веревку. Естественно, ни лестницы, ни веревки Харар не нашел. Лишь черное воронье перо валялось на каменном полу. Почувствовав суеверный страх, Харар поспешил восвояси.

Он старался не забивать себе голову этими странностями. В конце концов, он простой воин, давший клятву положить жизнь за верховного вождя, если тому будет грозить опасность. В этой клятве был простой и ясный смысл, и Харар испытывал гордость оттого, что находится на службе у великого человека, лучшего из народа, каким и должен быть, по его убеждению, верховный вождь. Однако, замечая отсутствующий взгляд Рума, его молчаливую угрюмость и полное отсутствие интереса к окружающим, Харар вдруг пришел к неожиданному открытию. Верховный вождь болен, болен тяжело и, возможно, неизлечимо. Только этим можно объяснить его нежелание быть на людях. Этим объяснялось и то, что он ослеп на один глаз, что на лице вождя неизвестно откуда появляются синяки и ссадины. Уж не сам ли он в порыве безумия нанес себе эти раны? Но если это так, разве можно, чтобы народом правил безумец? Харар пугался своих крамольных мыслей, но они все чаще посещали его. Насмешка Салыма, намекающая на немилость вождя к начальнику стражи, звучала оскорбительно, но если толстяк желал припугнуть могучего воина потерей должности, он не достиг цели. Не возможная опала тревожила Харара, а сомнение в силе своего повелителя, в способности выиграть скорую войну.

Он пристально посмотрел на Салыма. Тот щурил свои маленькие глазки, в которых трудно было что-либо прочесть, и перебирал пальцами засаленные четки.