Птица-жар и проклятый волк - Полина Бронзова

Судили они, рядили да порешили: пойдут к царю, только прежде дождутся, покуда Завид человеческий облик вернёт. Лишние руки-то не помешают.

— А вот я ещё что слыхал, — говорит Дарко. — Будто бы кто палец колдуна добудет, тот, значит, любые запоры им отомкнёт, все засовки да замки ему нипочём.

— И я о том слыхивал, — поддакнул ему Пчела. — Вот бы нам этакий палец, как в царский терем пробираться станем! Где, говорите, схоронен колдун-то?

— Ишь чего удумали! — осердился Невзор. — Вишь, слыхивали они! О птице из яйца не вы ли слыхали? Дом скрести будете, пока и духа не останется, не то люди ко мне ходить перестанут. Да о пальце думать не смейте!

На другой день, как ещё не развиднелось, они и поехали в Каменные Маковки за тем пальцем. Добряка с собою взяли, а Мокша дома остался, на хозяйстве. Сказал, у него ещё ноги ходят плоховато оттого, что на печи их отлежал.

— Завсегда ты трясёшься, как лист на осине, — проворчал Дарко. — Что же, и оставайся.

Завида тоже оставили, да он не утерпел, из дома ускользнул и по дороге следом понёсся. Земля уж лапы холодит, травы заиндевели, тёплое дыхание летит из носа паром, над рекою белый туман. Уж не смеются, не верещат лозники в ракитовых кустах — холодно им, спать ушли. Да и лист редеет, желтеет. Днями ещё тепло, а ввечеру морозец, и солнце всё слабее, всё позже согревает землю. Того гляди, выпадет первый снег.

Дождался Завид, как телега свернёт от реки да сколько-то проедет, чтобы мужикам уж не захотелось вернуться, а тогда нагнал их. Они поворчали, но взяли его. Путь неблизкий оказался, лишь на другой день ввечеру и приехали, припасов на лишний рот не брали, оттого и не шибко радовались. Да к этому рту ещё прилагалось ненасытное волчье брюхо.

Оставили телегу с лошадью в овражке, сами прокрались к кладбищу. За тонкими рябинками да берёзками кое-как хоронятся, глядят, не пойдёт ли кто сюда.

Час уж поздний, сумеречный, синий. Днём чуть покрапало, и теперь по низам лёг сивый туман. В нём далёкие редкие огни мерцают, подрагивают.

— Не увидят, — решил Невзор.

Разожгли тогда свечу, Горазд её взял. Волку стеречь велели: мало ли кто всё же пройдёт мимо. Кое-как, пыхтя, мужики с натугой откатили тяжёлый камень и принялись рыть. Завид глядит по сторонам, а глаза-то сами на могилу косятся.

Сперва работали бодро, да чем глубже яма, тем им страшнее. Копают с опаскою.

— Ну, не робеем! — воскликнул Пчела. — А оробеем, так уйти поспеем.

Сам-то на заступ и не налегает, для вида землю ковыряет.

— Да чё робеть? — спросил Добряк, утерев пот со лба. — Небось мёртвый тя не укусит.

Сколько-то ещё земли раскидали и застыли, глядят. После заговорили, да отчего-то шёпотом:

— Вишь ты, будто он?

— Он и есть! Да отчего ж он без лица-то?

— Дурень, ведь он колдун — вниз лицом схоронили, значит! Где топор? Руби ему пальцы!

— Сам руби, чтой-то я плоховато вижу.

Заспорили, затолкались, топор из рук в руки суют. Только теперь и подумали, не будет ли какого зла тому, кто колдуна потревожил.

— Так что ж, зароем обратно? — сердясь, спросил Невзор. — Вишь как ладно съездили: два дня туда, два дня сюда, да с пустыми руками воротимся. Экие молодцы! Этак, глядишь, и птицу-жар добудем…

Дарко сплюнул и говорит, а голос-то дрожит:

— Ну, сыщите мне камень, что ли, чтобы сподручнее рубить, а лучше бы дерево, чтобы топора не тупить.

Пчела тут отошёл поискать хоть какую ветку, а Дарко присел, взялся землю руками разгребать. Колдун вниз лицом лежит, да босой — пятки ему подрезали, чтобы не ушёл. Рубаха на нём ещё не истлела. Сам безволосый, кожа серая и будто поблёскивает в свете свечи.

— Руки-то у него какие длинные, — сказал тут Добряк.

Пригляделись они — и верно, руки-то до колена!

— Да и пальцы-то мало не с пядь, — нахмурившись, сказал Невзор. — Вишь, темно, плохо видно. Должно, мерещится всякое.

Горазд свечу поднёс. Капнул с неё горячий воск, упал мертвецу на голову. Тот пальцы сжал, да как вздрогнет!

У Завида тут волос дыбом встал. Видит, и мужики ни живы ни мертвы.

— Почудилось? — непослушными губами едва вымолвил Дарко.

Захрустели шаги по подмёрзшей траве, Пчела вернулся. Ничего не видал, присвистывает.

— Веток собрал, — говорит. — Да что это с вами?

Тут как завозится колдун в яме! Ворочается, землю с себя отряхивает. Вот приподнялся на длинных тонких руках — рукава ему теперь коротки, — да обернулся, а глаза-то огнём горят, будто свечи. Губы потемнели, иссохли, не смыкаются, а зубы жёлтые да острые. Не зубы — клыки!

Сунул он пальцы в рот. С камнем его схоронили, теперь он тот камень убрать хочет.

— Ырка! — закричал тут Пчела и ровно морок со всех стряхнул. — Что глядите, чего ждёте?

Опомнились тут мужики и ну бежать! Через миг уже были на телеге и правили к дороге, ломясь сквозь чахлые кусты. Сами всё оглядываются, ни на ком лица нет.

Сколько-то отъехали и поняли, что колдун за ними не гонится. Тут дух перевели. Дарко буланку нахлёстывать перестал и вздохнул:

— Что ж мы наделали-то, этакую пакость в мир выпустили! Станет бродить, кровь людскую пить…

— Да он, может, зимой помёрзнет, — с робкой надеждой сказал Пчела. — Я бы его и зарубил, да топор у тебя был.

Тут они заругались, заспорили, злость на смену страху пришла. Этот будто бы топором должен был ударить, тот заступом, тот камнем, а тот клыками да когтями рвать, так и одолели бы ырку. Каждый виноват остался.

Едут, молчат, друг на друга и не глядят. Всё ж повернуть назад ни один не предложил.

— Что ж, доброе начало! — с немалою досадой сказал Невзор и сплюнул. — Вишь, ежели так у нас и дальше пойдёт, как бы не вышло, что проклятие то — наименьшая из бед.

— Трудно раскачаться, а там пошёл, — подбодрил его Горазд, хлопнул по плечу. — Как ни верти, да дело верши! Ништо, управимся, впредь уж не оплошаем.

— Да у нас и дел-то этаких уж сколь годов не было, — проворчал и Добряк. — Вона, корни пустили, былую удаль позабыли. Что уж браниться, все хороши! Ну, ещё тряхнём стариной.

Подхлестнул тут Дарко буланку. Зацокали копыта по подмёрзшей земле, унося телегу в морозную ночь, по дороге к ближайшей корчме.

Глава 19

Первое время после того, как съездили в Каменные Маковки, мужики всё