Очень хотелось солнца - Мария Александровна Аверина

раз позвонив, справился, не собираюсь ли я «куковать один» в новогоднюю ночь, и, как мне показалось, с облегчением узнав, что нет, не собираюсь, даже для порядка не поинтересовался моими планами. А может быть, ему и так было понятно, к кому я поеду.

Я же всю вторую половину декабря вообще жил в своей квартире как в гостинице: забежать, передремать, прихватить все, что нужно для безумного рабочего дня, и снова убежать: оба института, где я преподавал, неумолимо втягивались в сессию. А кроме того, конечно же, «домой»… настоящее «домой» снова было там, в далеком московском «спальнике»…

Воистину, это оказался самый странный Новый год за всю мою жизнь.

Тридцать первого декабря на достаточно большом потоке у меня стоял зачет – наши учебные офисы умели составлять расписание! Студенты надеялись, что в честь праздника обойдется, но я засел всерьез, и потому к трем часам дня моя подпись стояла лишь в половине зачеток. Не обремененный никакими глубокими знаниями молодняк тоскливо топтался в коридоре, не смея, впрочем, предъявлять мне какие-либо претензии: в институте знали, что автомат всей группе я не поставил ни разу.

Когда отпустил последнего, было уже почти семь. Пока собрался, пока доехал – стрелки подползали к девяти.

Город кипел предпраздничной суетой. Давно заметил – люди в новогодние дни как бы размякают и оттаивают, каменные лица, с которыми они обычно передвигаются в метро, расслабляются. Глухая повседневная замкнутость, свойственная столичным жителям, уступает место своеобразному радушию, снисходительности к слабостям других, почти братанию. Если в обычные дни пьяный в метро вызовет брезгливые гримасы, а шумящая в вагоне молодежь раздражает, то в Новый год люди постарше с умилением наблюдают за носящимися по платформам и вагонам группами молодняка, оглашающими высокие своды метро громовым хохотом и на ходу теряющими шарики. Незнакомые люди уступают друг другу место, поддерживают поскользнувшегося, пропускают в очередях на эскалатор перед собой спешащих, охотно подсказывают заблудившимся, где куда пересесть, и даже тратят время на то, чтобы их проводить (причем благотворительность распространяется даже на обычно всех раздражающих мигрантов!), поздравляя «с наступающим» так, словно являются давними знакомыми или родными. Город, охваченный единым пряничным порывом, жаждой радости и предвкушением новогоднего «счастья», на сутки становится теплым, дружным, внимательным, человечным – словом, таким, каким он был во времена моей юности.

Я почувствовал эту атмосферу сразу, как только выскочил из института. До метро было минут пятнадцать пешком или порядка пяти на автобусе. Но я и так уже припаздывал, и ждать, пока подтянется вечно где-то в пробках застревающий транспорт, было недосуг.

– Вам к метро? – Возле меня остановилась машина.

– Да.

– Садитесь, подброшу. Я туда же.

– Спасибо!

Я влез на заднее сиденье, хлопнул дверцей.

– С наступающим!

– И вас, – широко и радостно улыбнулся мне водитель в зеркало заднего вида.

Мы помчались по переулку, свернули на главную улицу и тут же застряли в лениво ползущем потоке машин.

– Ну попали, – выдохнул я и подумал, что надо было пройтись, в конце концов, меня ждали полностью бездельные два или три дня.

– Не, норм! – весело отозвался водитель. – Мы сейчас с вами, если не возражаете, проскочим. Я знаю где.

Распугивая торопящихся домой, груженных последними предновогодними покупками жителей, мы свернули один раз, потом другой, третий…

Я давно потерял логику этого движения и только следил за тем, как ловко водитель в темноте дворов вписывается в узкие прогалы между какими-то гаражами, строениями с темными окнами, вдруг возникающими деревьями и фонарями.

– Я сам тороплюсь. У меня ведь дочка только что умудрилась родиться! Вот, мчусь!

Я как-то особенно растрогался от этого сообщения и от радости просто не знал что сказать.

– Я вас поздравляю… двойной праздник…

– Ой, не говорите!

Водитель прямо светился счастьем, казалось, что в темной машине от его головы и впрямь исходит сияние. Хотя, конечно же, это были отсветы от фонарей.

Мы еще раз куда-то свернули, и внезапно перед нами оказалась площадь, залитая огнями, – как раз та, на которой находилась станция метро. Оставалось только как-то вклиниться в плотно утрамбованный, едва ползущий поток машин.

– Эх, – досадливо процедил водитель, – вот тут-то мы точно попали… Никто не пустит.

Мы помолчали, я не хотел ему мешать, понимая, что он ищет момент, чтобы встроиться в поток.

– Слушайте, – не отводя глаз от дороги, внезапно спросил он. – А вам куда? Может, мы не будем тут суетиться, если нам по дороге?

Я назвал район.

– Э-э-э-х… жаль… мне не туда… Ну ладно, ждем.

Я достал сто рублей – ровно столько обычно стоил путь от метро к институту в такси.

– Чтобы я вас не задерживал, давайте я тут выйду и площадь перейду сам.

Он обернулся, глянул на сторублевку.

– Обижаете! Праздник же. Какие деньги!

– Но вы же из-за меня теряете время…

– Бросьте! О-о-оп! – И он, внезапно резко вывернув руль, въехал в на секунду образовавшийся просвет в плотном потоке. – Все. Теперь через минуту будем у метро.

И впрямь, словно Бог услышал наш разговор: где-то впереди, видимо, загорелся зеленый, и весь поток двинулся, набирая скорость.

У станции, вылезая, я протянул ему руку, мы обменялись крепким дружеским рукопожатием.

– Счастья вам и вашей дочке!

– Светику! Она будет Света, светлая… С Новым годом!

– С Новым годом!

В приподнятом настроении, в предвкушении прекрасного вечера, омываемый со всех сторон всей этой плещущей предновогодней волной радости, я ехал и думал о том, что в нашей причудливой жизни остался, пожалуй, только один такой день в году, когда мы все ощущаем себя частью какого-то одного большого теплого целого. И получаем от этого несказанное удовольствие. Вероятно, это единое «нечто», общее для всех, всеобщее, простое, понятное каждому, радужное и беззаботное, собирающее нас, обычно насмерть стоящих за свою индивидуальность, как бы в одну семью вне зависимости от статуса, пола и возраста, превращающее озабоченных, отягощенных тяжелыми думами людей в открытых и чистых детей, и заставляет подсознательно ждать новогодних каникул, милостиво предоставляемых жизнью в тяжелых, однообразных буднях?

В дверь мне даже не пришлось звонить: Фанни давно выучила мои шаги по лестнице и сейчас, заслышав их, взорвалась радостным лаем.

– О-о-о-о! Вот мы вас и дожидались! – Сияющий Егор одной рукой открыл дверь, другой с трудом удерживая за роскошный блестящий бант на шее стонущего и тяжко дышащего бобтейла.

Я шагнул через порог, едва успел протянуть ему пакет с шампанским, конфетами и фруктами, как бант не выдержал, лента лопнула, и освобожденная Фанни ринулась обниматься, плотно прижав меня к стене.

Пока я боролся с ее восторгами, чтобы снять куртку и поменять обувь, ухо уловило из гостиной звуки негромко работающего телевизора и аккорды тренькающей гитары. Видимо, все приглашенные были уже тут, ждали только меня.

Шагнул в гостиную и обомлел.

В кресле, свесив через ручку едва прикрытые мини-юбкой длинные стройные ноги, опираясь спиной на сидящего на другой ручке гитариста, полулежала девушка с Тверской. Восхищавшая меня волна ее