Очень хотелось солнца - Мария Александровна Аверина

забуду его на огне. Просто все равно, сгорит он или нет. Мне вообще все было все равно – от головной боли не мог даже читать и словно впал в летаргию; жизнь сузилась до предела – от койки к термосу, стоявшему на кухне, и обратно, от сна к тяжелому пробуждению и снова впадению в чугунный сон.

Кажется, звонил Егор, но я плохо помню наш с ним разговор – было не до кино.

Когда очнулся – на улице, словно праздничный храм, стоял октябрь. Уже совсем остывающее, но трижды яркое от отсветов всевозможных оттенков желтого солнце заливало улицы. Еще слабый, а потому, наверное, излишне сентиментальный, я, впервые спустившись из своего двухнедельного квартирного заточения на улицу, вышел из подъезда и тут же опустился на лавочку: от чистого, промытого, какого-то остро-свежего воздуха закружилась голова. Сидел и смотрел на высоченное, яркое-яркое, нереально голубого цвета небо, на огромную березу, росшую у дома, трепещущую каждым листиком еще не растерянного парчового от пробивающих листву косых тонких солнечных лучей убора, и не мог оторвать от нее взгляда. Бьющие в глаза яркие краски жизни зачаровывали. После тяжелого морока болезни каждый серый клочок асфальта, каждая капля от холодной утренней октябрьской росы, радужно бликующая почище бриллианта, каждая, уже подсыхающая от ночных подморозок травинка казались мне чудом. Я вдыхал и вдыхал прогорклый, вкусно сдобренный дымком от сжигаемых где-то листьев воздух, и мне действительно хотелось буквально остановить мгновение, запомнить, сохранить в себе это ни с чем не сравнимое ощущение чистоты и свежести, которыми был наполнен город. Хотелось ни о чем не думать и ни о чем не заботиться, а любоваться и любоваться этим торжественным великолепием подступающего умирания.

Но не думать и не заботиться в нашей жизни невозможно. Нужно зарабатывать, общаться. И вскоре я, постепенно набирая прежний темп, уже несся из одного корпуса института в другой, от очников к заочникам, до одури просиживая ночи над обязательными статьями и текстами докладов к симпозиумам, и даже умудрился смотаться в две командировки на положенные для поддержания моего статуса плановые конференции. Телефон разрывался, не хватало часов в сутках, я догонял и наверстывал упущенное за время болезни, уже, конечно же, не замечая ни октября, ни неба, ни березы перед домом.

В один из вечеров в начале рабочей недели, как-то особенно устав – да и поздновато уже было после последней важной встречи! – я дремал в вагоне метро. Автоматически выныривая из сна при объявлении станции и убедившись, что еще не моя, снова придремывая, я, в очередной раз открыв глаза, увидел рядом с собой улыбающегося Егора.

– Добрый вечер, Вадим Петрович!

– Егор?! Какими судьбами?

Ветка метро была совсем не его.

Сон как рукой сняло. Я был ему рад.

– Да вот, сижу, жду, когда вы проснетесь – неудобно было вас будить. – Егор по обыкновению широко улыбался, протянул мне руку, уверенно и крепко пожал мою. – Вы про нас с Нелей совсем забыли?

– Да что ты! Я просто болел, ты же знаешь.

– Витек говорил, тут надысь виделся с ним на одном мероприятии.

Егор, прищурившись, смотрел в свое отражение в темном окне мчащегося по тоннелю поезда.

– Очухаться не успел – две командировки одна за другой, – я с удивлением обнаружил, что почему-то оправдываюсь.

– Тоже знаю, Витек тоже говорил.

– Ну вот… Вы-то как? Как Нелли, как Фанни поживает?

– Ну, Фанни-то что сделается? По-прежнему капризничает в еде, уж не знаю, чем ее кормить! Возили тут давеча к парикмахеру, навели марафет, теперь совсем красавица. Форсит еще больше. А в целом… в целом у нас все как всегда.

И тут я как-то очень остро вспомнил про это «как всегда»: тихий полумрак квартиры, голубой экран плазмы, горячий чай, жарко и доверчиво дышащая мне в бок трогательная Фанни…

– Чем нас радует киномир?

– О! Вы многое пропустили. Тут одна за другой такие премьеры вышли… Мы с Нелей даже ездили на одну в киноцентр… Шикарно!

– «Осторожно, двери закрываются, следующая станция…»

Егор поднял голову, послушал.

– О, мне на следующей! Вадим Петрович! Если в выходные вы никуда не уезжаете и не заняты, так мы вас ждем! Будем наверстывать упущенное.

– Спасибо, Егор! Я буду очень рад.

– Давайте, как всегда, в пятницу, часиков в шесть, идет?

– Идет!

– Тогда я поскакал, – Егор снова протянул мне руку. – Звонить уже тогда не буду, просто приезжайте, и все.

– Спасибо! Обязательно приеду!

Двери открылись, Егор помахал мне и шагнул на платформу.

Я и впрямь искренне был рад его видеть. Этот месяц после болезни жизнь поизмотала меня своей круговертью, а к обычной домашней пустоте и неустроенности прибавились еще две паршивейшие гостиницы – пребывание по три дня в номере каждой из них с разрывом в неделю пришлось терпеть, словно зубную боль, – и затем возврат в такой же пустой и выхолощенный дом… Словом, во всем этом ко мне опять вернулась преследующая меня неприкаянность, а Егор… Егор так прочно ассоциировался у меня с чем-то бесконечно теплым, домашним, с размеренной упорядоченностью устойчивого, без истерик и потрясений бытия, которого у меня не было, что я даже затосковал и снова, как прежде, стал мысленно считать, сколько осталось дней до пятницы.

Да, очень хорошо, что мы с ним вот так случайно встретились. Неловко было бы звонить, напрашиваться… а так все получилось само собой.

В своих размышлениях я прикрыл глаза с намерением снова подремать – ехать-то мне было еще минут пятнадцать – и не сразу заметил, что поезд стоит. Вскоре до сознания доплыло глуховатое бормотание из динамиков: «Поезд дальше не пойдет, просьба освободить вагоны», а с платформы донеслось: «По техническим причинам поезд дальше не пойдет. Освободите, пожалуйста, вагоны».

Я растерялся, закрутил головой, оглядывая платформу, чтобы понять, что происходит, и в этот момент у одного из пилонов увидел пару.

Нет, не так. Увидел – это слишком длинное слово для того, чтобы описать, как стремительно все произошло.

Людей в этот час на станции было немного. Да и сама станция, даром что центральная, особой суетой не отличалась ни в какие часы – это я знал, потому что бывал здесь довольно часто. А сейчас тут и вовсе было практически пусто. Потому взгляд схватил одновременно обоих и разом – все последовавшие события, словно действительно снятые одним дублем с одной камеры. Я мгновенно узнал ту девушку из кафе на Тверской. Туго затянутая в короткое, несколько «подстреленное» для ее плотной фигурки серое пальтецо, со все так же распущенными русыми волосами, только ветра, как вы понимаете, тут не было. Но это не мешало ее роскошной гриве взметаться и плескаться по воздуху, ибо девушка что-то темпераментно восклицала, то и дело встряхивая головой и отбрасывая от лица волосы, захлестывающие щеки. Напротив нее, привалившись