Будни революции. 1917 год - Андрей Светенко

милиции удалось отбить от рук злоумышленников. Толпа, стоявшая у здания отделения милиции на протяжении почти двух суток, начала расходиться. Перед нами очень характерный для лета 1917-го эпизод. Никогда еще не было такого, чтобы спокойствие многих настолько зависело от решительности и выдержки тех немногих, кто оставался еще спокойным и уверенным в торжестве порядка и дисциплины.

23.08

В этот день – 10 августа 1917 года по старому стилю – достоянием гласности стала подоплека трудных переговоров, которые вела в Петрограде делегация украинской Центральной рады во главе с Винниченко. Накануне военная цензура задержала передачу телеграммы, адресованной в редакцию парижской газеты «Интрансежин» ее петроградским корреспондентом. В ней содержался подробный пересказ переговорной позиции украинской делегации: «По словам Винниченко, нас, украинцев, в России 30 миллионов. Насколько ненавистно было иго царизма, настолько сильно теперь наше желание достигнуть национальной свободы. Мы имеем на то повелительное право, не ожидая конца войны, так как завтра может оказаться уже поздно». Особенностью 1917 года стало полное и, пожалуй, искреннее убеждение многих политиков, что «завтра выступать будет уже поздно». Хотя, с другой стороны, подобная точка зрения удобна для оправданий, потому что текущие ошибки и неудачи всегда можно оправдать словами – «вчера выступать было рано». В данном случае показательно то, что, обращаясь к европейской общественности, к западным союзникам России, лидер украинских националистов Винниченко открыто заявлял: «Мы тотчас же приступаем к созданию нашей автономной жизни, несмотря на затруднения и препятствия со стороны великороссов. Мы учредили Центральную раду вроде парламента, в ней состоят более 400 человек. Создан исполнительный орган – генеральный секретариат, состоящий из 14 министерских департаментов». Принято считать, что Временное правительство просто сидело сложа руки в ожидании, когда кончится его время. Во всяком случае, в советской историографии меньше всего изучался вопрос о том, как решал в 1917 году обострившийся до предела национальный вопрос Александр Федорович Керенский. А он пытался его решить, находясь в самых затруднительных обстоятельствах. И найти выход из сложившейся ситуации, исходя из принципа сохранения единой и неделимой России. То есть большевистского лозунга о праве наций на самоопределение вплоть до отделения он не принимал, однако при этом не мог не соглашаться с тем, что в будущем, после окончания войны, на основе решений Учредительного собрания, национальным окраинам бывшей Российской империи может и даже должно быть предоставлено право самоуправления. Речь, по сути, шла о создании Российской Федеративной республики. И, кстати говоря, аппетиты практически всех национально-патриотических сил на просторах России, в Закавказье, в Средней Азии, на Украине и в Прибалтике тогда не выходили за рамки этой так называемой «федерализации». Пожалуй, исключение составляла только Финляндия.

Возвращаясь к заявлению Винниченко, стоит добавить, что в нем было много того, что звучало незаслуженно обидно: «Украинцы сражаются против немцев и австрияков вдвое лучше, чем великороссы. Поэтому мы желаем, чтобы наши 3 миллиона солдат-украинцев были соединены в отдельную армию». Но главное, в заявлении был вызов с явным оттенком шантажа в адрес союзников России по Антанте: «Полное безразличие на Западе к нашим задачам возбудило у украинцев недружелюбное чувство к союзникам. Однако если Франция и Англия объявят и гарантируют права украинцев на государственную автономию, то этим они укрепят связь между Украиной и Россией, а также Украиной и Антантой». На этом фоне очень любопытно выглядело еще одно самопризнание Винниченко: «Французская печать обвиняет нас, что украинское сепаратистское движение поддерживается на германские деньги, это не так, но правда то, что чем более русское правительство противится нашим требованиям, тем сильнее украинцы останавливают свой взгляд на Австро-Германии, и в нашей Раде уже заседает известное число германофилов». Как говорится, без комментариев.

24.08

В этот день – 11 августа 1917 года по старому стилю – внимание общественности переключилось на бедственное положение русских финансов. Газета «Московские ведомости» так определила корень экономических проблем. Исходным посылом для размышлений газетчиков стала ситуация, в которой «решительно никто ничего не хочет платить в качестве налогов». Самое поверхностное объяснение этому заключалось в том, что Временное правительство как раз приняло пакет законов о налогообложении, согласно которому бизнес должен был выплатить налоги за предыдущий, 1916 год повторно, в качестве единовременной подати. Плюс вводилась прогрессивная шкала налогообложения, делавшая невыгодным производственную деятельность вообще, даже в оборонной промышленности. Это значительно усиливало недовольство предпринимателей. И получалось, что недовольны все, имущие и неимущие. Явно выражая недовольство первых, «Московские ведомости» сетовали: «С неимущих-то мудрено что-либо получить. Бедняки не обложены у нас ни подоходным, ни квартирным, ни иными налогами. Но кто бы мог подумать, что при нынешней разрухе жизни, транспорта и продовольствия, гибели многих фабричных предприятий и земельных хозяйств, в ситуации беззакония и бесправия доходы государственного казначейства России растут. За пять месяцев текущего 17-го года они составили миллиард 665 миллионов рублей, на четверть миллиарда больше, чем в 1916-м. Когда доходы поступали исключительно хорошо. При этом Минфин рассчитывает получить до конца года еще 5 миллиардов 400 миллионов за счет увеличения железнодорожных тарифов, прогрессивного подоходного налога, налога на табак. Но почему же тогда, – вопрошала газета, – наши революционные министры на каждом шагу кричат, что государственная казна пуста, что мы стоим над бездной. Откуда тогда эти дополнительные полтора миллиарда? Очевидно, что дело в бездушии имущих классов, не в малом поступлении доходов, а в отсутствии элементарной экономии. В наши дни только ленивый не предъявляет своих социальных требований к государственному сундуку. Бездумная эпидемия грабежа и нахрапа под угрозами забастовок. Чувство патриотизма сменил самый грубый и бесшабашный классовый эгоизм». Газета приводила впечатляющую статистику. Общая сумма расходов государства в 1914 году – 5 миллиардов рублей. В 15-м – около 12 миллиардов. В 16-м – около 18. А только за полгода 1917-го – 30 миллиардов рублей. Чем же был вызван такой неимоверный скачок? «Московские ведомости» считали, что «единственно непомерными требованиями, предъявляемыми к государству», являются… И в качестве примера приводили такую деталь социальной политики – «расход на выдачу пайков солдатским женам – за первые два с половиной года войны он составил два миллиарда, а в 17-м с учетом новых расценок – опять же только за полгода – три миллиарда». «Конечно, – признавала газета, – против увеличения пайка нельзя было бы сказать и слова осуждения, если бы положение солдаток было действительно бедственным, но, будучи в большинстве своем селянками, они кормятся со своего хозяйства, а вот средние городские классы действительно начинают бедствовать из-за дороговизны продуктов, цен на услуги». Кроме этого, на самом деле очень спорного и неочевидного в своей социальной правоте примера, газета приводила также пример действительно