Пылающий туман - Ви КавИ

— Почему мне так… плохо? Это ты во всём виноват?

Почему сразу я? Тебе, умник, стоит спросить у своего организма. Вдруг тебя не устраивает климат, м? О! Или ты выпил застоявшуюся воду? Тогда причина в твоей подружке, которая дала тебе дерьмовую флягу, а не во мне.

При упоминании воды захотелось промочить горло. Сокол облизнул губы, но язык был практически сухой. Ещё лучше.

— Я очень виноват перед ними…

Если ты наивно полагаешь, что я приму облик Сущего и похвалю тебя за твой эгоизм, то ты ошибаешься.

— Я не… мне ничего от тебя не нужно!

Точно. У тебя же интеллект ребёнка. Впрочем, готов поспорить, что даже дети будут умнее тебя.

Сокол грязно выругался. К одной головной боли прибавилась ещё одна, и он был в ступоре от незнания, что ему теперь делать. А нормально мыслить и принимать обдуманные, взвешенные решения он разучился ровно тогда, как покинул команду.

Сокол огляделся. Кроме бесконечных зелёно-коричневых просторов изредка проглядывались жёлтые, синие и фиолетовые оттенки — цветы. Всё было настолько одинаковым, что было крайне просто потерять всякий ориентир и заплутать.

Сокол, не находя выхода из ситуации, просто поплёлся дальше.

Дух изредка бросал саркастические фразочки, но наёмник предпочитал их игнорировать. Он отлично уяснил за всё так называемое «совместное проживание», что для сохранения тишины и покоя ему лучше молчать, ведь Ахерон был таким созданием, которое нуждалось в том, чтобы ему внимали, чтобы его эго поднималось за счёт унижения других. И чем больше духу поддакивать, тем больше у него появляется лазеек, через которые он манипулирует своей жертвой. Но когда он понимает, что его не слушают, он, оскорблённый, надолго утихает.

Чем глубже Сокол заходил, тем явственнее он замечал, как менялся ландшафт. Теперь в основном встречались лиственные деревья, располагающиеся на достаточно дальнем друг от друга расстоянии. Из-за этого образовывалось свободное пространство, которое было усеяно низкорослыми кустиками.

Пока солнце виднелось на небе, но оно постепенно опускалось — ещё пару часиков, и точно зайдёт за горизонт. Это взволновало Сокола, но вместо того, чтобы повернуть всё же обратно и успеть до наступления ночи, он, ведомый внутренним чутьём, не останавливался и настойчиво пробирался вперёд.

Пройдя ещё немного и наступив по чистой случайности на красивые цветы, растущие как всегда в нужном месте, Сокол увидел неподалёку домик. Вокруг него была просторная территория, а деревья располагались так, что укрывали хрупкую постройку. Также рядом протекал тонкий ручеёк, и это взбодрило Сокола до такой степени, что он почти рванул к воде. Благо, его отвлекли голоса.

Выбрав наиболее выгодную для себя позицию, Сокол притаился. Журчащий ручей манил его, но он глотал слюну и героически терпел. Если бы здесь была Медея, то она бы обязательно сказала, что он не так уж и плох в стратегических делах. Впрочем, будь она тут со своей флягой, то у него не возникло бы желания выпить воду, в которой, без сомнений, полоскали грязную одежду.

Воспоминание о ней вызвало грусть. Сокол тут же задумался над тем, как там Стриго и всё ли с ним было в порядке. Он даже, к своему ужасу, не забыл о Делеане, а это уже было каким-то звоночком.

Внезапно раздался шум, обычно возникающий, когда бьётся посуда. Голоса перешли на крик, кто-то, очевидно, дети, заплакал. Сокол недоумевающе всмотрелся в окна дома, но те были зашторены. После детского плача послышался женский, отворилась дверь и вышло пять человек, одетых в пёструю одежду, отличающую их от остальных.

Это были праведники Пристанища, и они всегда носили тёмно-синие с зелёными вставками одеяния, которые, по сравнению с рясами чтящих и длинными в пол платьями насельниц, отличались материалом: это была не просто ткань, это — настоящая броня, защищающая их от угрозы. Их спину и грудь украшал священный знак — Солнце, которое оплетал терновый венок — признак святости, нерушимости. Показатель того, что сам Сущий, находящийся на Небесах, выбрал их для несения своей воли. На руке — повязка с таким же светло-зелёным знаком, его крупные белые копии были вышиты и на коротком, перекинутом через плечо, синем плаще.

Один праведник, вцепившись в сальные пряди кричащей женщины, волок её за собой, двое других небрежно тащили детей, а четвёртый грубо толкал мужчину, из-за чего тот постоянно падал. Пятый, с идеальной осанкой, гордо стоял перед ними и держал золотистый свиток.

Приговор.

Веришь ли ты в то, что ваш Сущий давал добро на столь жестокое обращение? Маловероятно.

— В связи с неоднократными нарушениями, — начал громогласно пятый праведник, — с игнорированием наших предупреждений, с подстрекательством народа, а также в связи отказа от веры в Сущего было поставлено, что вы предадитесь за ваши грехи огню. Дети в силу возраста отправятся на исправительные работы.

— Нет! — закричал мужчина и попытался вырваться. — Должен быть суд! Законный!

Праведник свысока посмотрел на это, по его мнению, грязное отродье, и отдал приказ. Тот, кто держал главу семьи, грубо повалил его, схватил за волосы и несколько раз без жалости впечатал в землю. Из искривившегося носа мужчины обильно полилась кровь, а на щеки появилась рана — скорее всего, он неудачно попал на маленький острый камень, который его и царапнул.

Жена, захлёбываясь слезами, потянулась к мужу, но её ждало не менее жестокое наказание. Праведник дёрнул её, и некоторые пряди остались в его руке. Он ударил её со всей дури, отчего женщина упала на колени. Её белое, некогда красивое платье теперь всё посерело, в некоторых местах и вовсе разодралось и обнажило загорелые участки кожи и грудь.

— Нет-нет… это… так нельзя… — пролепетал Сокол, отказываясь воспринимать то безумство, которое ему не посчастливилось увидеть.

Девочка, лет семи, с трудом сдерживалась от слёз. Она крепко прижимала к себе младшего брата, чтобы отгородить его от кошмара наяву, и утыкалась ему в макушку, что-то шептала и мечтала лишь о том, чтобы всё это поскорее закончилось.

— К перечисленным выше нарушениям добавляется сопротивление священному суду. Дети последуют за родителями.

— Пожалуйста… — невнятно взмолился мужчина. — Не надо…

Сокол, сжав зубы, с презрением смотрел на безмозглого и бессердечного праведника. Он был