Александр Дейнека - Пётр Германович Черёмушкин

то только из-за стоимости металла, из которого они были изготовлены, или даже дешевле. Но ценность этих предметов после поражения фашизма была сведена к нулю, а вот истинные шедевры — немецкие и вывезенные из других стран — нацисты постарались спрятать как можно лучше. Или уничтожить, чтобы не достались победителям. Памятна история шедевров Дрезденской галереи, которые чудом спаслись от гибели во время страшной бомбардировки города англичанами и американцами, а потом во время освобождения, когда их чуть не взорвали в подземной штольне. Страшное зрелище уничтоженного Дрездена описал поэт Зиновий Вальшонок:Еще пожары отражала Эльба, И, потеряв свой каменный апломб, Соборов древних ангелы и эльфы Нахохлились, оглохшие от бомб. Еще мерцал в кривых дворцовых брешах Поблекший щит готической луны, И, пузырясь как кожа с обгоревших, Сползала краска с цвингерской стены. Кренились купола от трещин резких, И, выпучив незрячие глаза, Святые на потрескавшихся фресках Молитвенно глядели в небеса, Откуда свист металла гневом божьим Срывался в бездну улиц городских. И Дрезден, не остывший от бомбежек, Вздымал обрубки почернелых кирх. Еще земля качалась как с похмелья, Но к тайникам, где маялись холсты, Солдаты пробирались в подземелья Сквозь минные ловушки темноты, Где в сырости удушливой весь в ранах, Томился Рубенс, брошенный в подвал, И с Дюрером в обнимку Лукас Кранах В руинах погребенных истлевал. И горевала в сумраке бездонном, Не понимая в чем ее вина, Как смертница, Сикстинская мадонна, Не веря в то, что будет спасена.

Карикатуристы оставались в Германии: Кукрыниксам и Борису Ефимову еще предстояло поработать на Нюрнбергском процессе, а Дейнека и другие художники возвращались в Москву. Послевоенная столица, несмотря на все жертвы и утраты, дышала радостью, жила возвращением к мирной жизни. В Третьяковской галерее открылась выставка с участием сотен художников, среди которых Дейнека был одним из первых. Но настроение у него весьма грустное. В журнале «Огонек» он публикует автобиографический очерк, в котором пишет с подкупающим откровением: «Не надо думать, что дни мои идут гладко и усеяны розами — нет, но я стараюсь в мастерской, перед холстом забывать о том, что меня раздражало на улице или в разговоре с ненужным человеком. Я думаю — как в картине мы, компонуя, многое отбрасываем, так и хочется поступать в жизни»[175].

В феврале 1947 года Дейнека прибыл в Вену на выставку советского искусства, которая открылась, правда, без его присутствия, потому что из-за сильных снежных заносов, накрывших Европу в тот год, пришлось двое суток пережидать на станции в 100 километрах от австрийской столицы. По прибытии художник пишет жене, что «добрались с приключениями» и что Вена «мало побита, это не Берлин». «Много красивых зданий», — отмечает художник. Выставка была открыта в Государственном музее художественных ремесел (Staatliches Kunstgewerbemuseum), на ней представили свои работы С. В. Герасимов, А. М. Герасимов, А. А. Дейнека и А. А. Пластов. (Этот список, за вычетом «протокольного» А. М., хорошо демонстрирует послевоенную «табель о рангах» советских художников.) Выставка проработала до 23 марта, а затем отправилась в Прагу и Белград.

Местные газеты писали, что на открытии выступили глава контингента советских войск в Австрии генерал-полковник Владимир Курасов и министр образования Австрии Феликс Хурдес, присутствовали федеральный канцлер Австрии Фигль, вице-канцлер доктор Шерф, бургомистр Вены, а также высокопоставленные представители английского, американского и французского командования. «Открытие сопровождалось речами и музыкальными произведениями Чайковского и Зальмхофера, а также гимном Советского Союза», — писала газета «Osterreichische Zeitung».

Отзывы зрителей («внезапно» разом прозревших от нацистской идеологии) о картинах Дейнеки были очень хорошими. Одна зрительница отмечала, что небольшая работа «Вечер» «значит для нее больше, чем все прочие»: «Она для меня — сама Россия… Я получаю большое удовольствие от всего, что здесь представлено. Здесь нет раздробленности тем, формы не искажены, а, наоборот, понятны каждому». Зрители считали, что «советская живопись находит понимание у народа, что она идет из народа и что этот народ является ее носителем». Другая газета, называя почему-то Дейнеку уроженцем Украины, отмечает «Оборону Севастополя», где, по оценке газеты, художник показал себя «умелым баталистом». Репутация Дейнеки как художника для экспортной витрины после пребывания в Австрии укрепилась еще больше.

В письме Серафиме Лычевой Дейнека пишет, что «в красивой заснеженной Вене, к сожалению, мало удается рисовать. Город война потрепала, но есть очаровательные ансамбли — хороши барочные сооружения. Масса скульптур». Дейнека отмечает, что австрийские художники «увлечены сюрреализмом», а советские на их фоне выглядят академистами. Проходящую одновременно выставку современной французской живописи он называет «одноглазая живопись», «всякие кубы да кишечники»[176]. Он посещает австрийские музеи и восхищается увиденными картинами Веласкеса. На присланной из Вены открытке — «Портрет инфанты Марии Терезии», который ему особенно понравился.

Дейнека совершает поездку по стране и делает в Вене доклад о художественном образовании в СССР. Австрийская пресса отмечает, что из всех советских художников «ближе всех к западноевропейской живописи стоит Александр Дейнека». При этом художника довольно неожиданно называют прежде всего пейзажистом — дело в том, что на выставке много этюдов Дейнеки из Франции, Италии и Германии. По мнению критиков, они «отличаются одухотворением природы и великолепной техникой»[177].

Дейнека находился в Австрии до 9 апреля и по возвращении в Москву вместе с Сергеем Васильевичем Герасимовым выступил на Московском союзе художников с докладом о своей поездке, произнеся там все необходимые слова о загнивании западного искусства и живительном влиянии на него метода социалистического реализма. Сохранив упрямый и независимый нрав, он все же научился притворяться и мимикрировать, произнося в нужный момент необходимые для успеха заклинания. Но уже ближайшие годы показали, что это не защитит его от нападок обскурантов и бездарей — слишком уж был