Грозные царицы - Анри Труайя

XI. Еще одна Екатерина!

Еще до этой знаменитой встречи 13 апреля обе женщины – и великая княгиня, и императрица – знали, что она навсегда определит их отношения. Каждая со своей стороны заранее подбирала для себя самые убедительные аргументы и возражения на любой случай, думала, как ей, если понадобится, дать отпор или, наоборот, оправдаться. Наделенная неограниченной властью Елизавета, тем не менее, понимала, что невестка – тридцатилетняя, с гладкой кожей, с безупречными зубами – превосходит ее молодостью, красотой и грацией. Царицу бесило, что сейчас, когда ей перевалило за пятьдесят и она стала жирной, как гусыня, единственным соблазном для мужчин и осталась ее власть. Точнее – ее титул. И внезапно соперничество двух политических фигур превратилось в соперничество двух женщин. Возраст давал фору Екатерине, положение в обществе – Елизавете. Для того чтобы доказать просительнице свое превосходство, императрица решила заставить ту ждать в прихожей как можно дольше – пусть потомится, пусть понервничает, пусть потеряет свою привлекательность, такая она уже никого не соблазнит! Аудиенция была назначена на десять часов вечера, но Елизавета распорядилась впустить к себе в гостиную Ее Высочество только в половине второго ночи. А для того, чтобы заполучить свидетелей урока, который она была намерена преподать своей невестке, Елизавета попросила Александра Шувалова, своего любовника Ивана Шувалова и даже великого князя Петра, мужа «обвиняемой», спрятаться за большими ширмами и ни в коем случае не шевелиться. Алексей Разумовский, ее официальный возлюбленный, «память чувств Ее Величества», не был приглашен при организации этой странной семейной засады только потому, что с некоторых пор стало заметно: звезда его на любовном небосклоне императрицы бледнеет, если не угасает, а стало быть, он должен «в главном» уступить площадку более живым и бодрым новичкам. И, значит, «дело Екатерины и Петра» не входит отныне в его компетенцию. Елизавета считала это свидание решающим, она со скрупулезностью опытного антрепренера продумывала мельчайшие детали будущего спектакля. В комнате царил полумрак, горело лишь несколько свечей – таким образом подчеркивался тревожный характер этой встречи двух женщин наедине.

На золотом блюде императрица разложила улики: несколько писем великой княгини, обнаруженных у Апраксина и у Бестужева. Вещественные доказательства должны были сразу смутить интриганку, заставить ее растеряться.

Но все произошло отнюдь не так, как мнилось императрице. Едва переступив порог, Екатерина бросилась на колени и, заламывая руки, стала излагать Елизавете Петровне свои горести. Между двумя приступами рыданий она сообщила, что никто при дворе ее не любит, никто не понимает, что ее муж всегда готов невесть что придумать, лишь бы унизить ее публично. Молодая женщина заклинала Ее Величество позволить ей уехать на родину. А когда царица напомнила, что долг матери – оставаться со своими детьми, все еще плача и вздыхая, ответила: «Мои дети на ваших руках, и ничего не может быть лучше!» Этот ответ попал в самую чувствительную точку: таким образом невестка признала за Елизаветой талант воспитательницы и защитницы, и царица, растрогавшись, помогла невестке подняться, нежно упрекая в том, что та позабыла обо всех знаках внимания и даже любви, которые «тетушка» ей когда-то расточала. «Господь свидетель, как я плакала, когда вы были больны, – сказала она. – Если бы я не любила вас, то не оставила бы здесь […]! Но вы слишком горды! Вы думаете, будто умнее всех!» Услышав эти слова и пренебрегши всеми полученными им наставлениями, Петр выскочил из своего убежища и закричал:

– Она чудовищно зла и упряма!

– Вы сейчас говорите о себе! – отпарировала Екатерина. – Мне весьма приятно сказать вам при Ее Величестве, что действительно я злюсь на вас, когда вы советуете мне творить несправедливость, и стала упрямой с тех пор, как убедилась: моя любезность не даст мне ничего, кроме вашей неприязни!

Спор грозил превратиться в обычную семейную сцену, и Елизавета остановила его. Внезапно, пусть и ненадолго, императрица забыла, что женщина, считающая себя жертвой общественного мнения, на самом деле неверная жена и интриганка. Попытавшись успокоиться и не потерять величия, она перешла в атаку и произнесла, указав на письма, разложенные по золотому подносу:

– Как вы решились отдавать приказы фельдмаршалу Апраксину?

– Я же просто молила его исполнять ваши собственные приказы! – прошептала Екатерина.

– Бестужев говорит, что есть много других писем!

– Если Бестужев так говорит, значит, он лжет!

– Отлично, раз он лжет, я прикажу подвергнуть его пыткам! – воскликнула Елизавета, бросив на невестку убийственный взгляд.

Но Екатерина и бровью не повела – так, словно в первом поединке с царицей обрела всю свою уверенность. Зато Елизавета вдруг почувствовала, что проиграла этот допрос. Чтобы расшатавшиеся нервы больше не донимали ее, она принялась шагать взад-вперед по комнате. Петр воспользовался передышкой в разговоре, чтобы огласить список злодеяний супруги. Возмущенная обвинениями этого ублюдка, ее племянника, императрица стала внутренне оправдывать невестку, которую сама же и приговорила несколько минут назад. Ревность к чересчур, по сравнению с ней самой, юному и чересчур соблазнительному созданию уступила место чему-то вроде женской солидарности, несмотря на разницу поколений. Улучив подходящий момент, Елизавета коротко и сухо приказала великому князю замолчать. Потом приблизилась к Екатерине и шепнула ей прямо в ухо:

– Мне еще многое нужно сказать вам, но я не хочу еще больше поссорить вас [с вашим мужем]!

– Я тоже – отвечала Екатерина, – не могу говорить, как бы ни было сильно желание открыть вам мою душу и мое сердце![66]

На этот раз от волнения слезы выступили на глаза у императрицы, а не у ее гостьи. Отпустив Екатерину и великого князя и оставшись наедине с Александром Шуваловым, который, в свою очередь, вышел из-за ширмы, Елизавета долго молчала. Шувалов вглядывался в лицо императрицы, пытаясь понять, о чем она думает. Спустя некоторое время царица отправила Александра к великой княгине со сверхсекретной миссией: ему следовало просить Екатерину больше не печалиться без всякой причины, ибо государыня намерена ее вскоре пригласить на «настоящее свидание наедине».

Такое свидание действительно имело место, оно проходило в глубокой тайне от всех, и оно позволило обеим женщинам наконец объясниться начистоту. Возможно, императрица потребовала, чтобы невестка посвятила ее в подробности своей связи с Сергеем Салтыковым и Станиславом Понятовским, чтобы убедиться наверняка, кому обязаны своим появлением на свет Павел и Анна; возможно, Елизавете хотелось узнать детали сожительства Петра с этой ужасной Воронцовой; возможно, ей хотелось иметь новые доказательства некомпетентности Апраксина или предательства Бестужева, как знать… В любом случае, полученные ею ответы, видимо, свели ее гнев на нет окончательно, потому что на следующий день она позволила невестке приходить в императорское крыло дворца, чтобы видеться там с детьми. Во время этих встреч Екатерина смогла убедиться, насколько хорошо содержат и воспитывают ее ангелочков вдали от родителей.