Восставшие из пепла - Слав Караславов

Поначалу все это показалось Комнину просто нелепостью, но в конце концов план молодого военачальника заинтересовал его. До отбытия свадебного поезда они вдвоем не раз подробно обсуждали все детали задуманного плана. Настойчивая просьба эпирца о помощи в походе на Фессалоники, с которой он обратился к Славу, тоже была звеном в цепи этого плана — важно было вывести войска деспота из Мельника. Ожидая добрых вестей от Феоктиста, Комнин откладывал и откладывал штурм Фессалоник. Вести о том, что лазутчики Феоктиста открыли ворота крепости Мельник специально выделенным войскам Комнина, должны были доставить два его гонца. Но их все не было и не было. Терпение Феодора Комнина иссякло. Он послал к Феоктисту еще двух гонцов, но они, как и первые, будто в воду канули. А тут Слав бросился на штурм крепостной стены и захватил две башни. Это событие оттеснило на задний план прежние заботы Комнина, но мысль о четырех пропавших гонцах время от времени тревожила его; если их перехватили, достало ли им мужества погибнуть, не выдав тех планов, которые выставляли бы его в невыгодном свете в глазах нового родственника, деспота Крестогорья?!

Порой Феодор Комнин сожалел, что позволил Феоктисту впутать себя в эту грязную игру. Ведь Слав отозвался на его просьбу о помощи и храбро сражался под его знаменами. А вместо благодарности ему готовится зло. Но, в сущности, почему он должен кому-то делать добро? После взятия Фессалоник он стал одним из сильнейших властителей и надеется в скором времени постучаться в ворота Константинополя. Вот только тырновский царь беспокоит Комнина. Если он все же решит пойти на латинян, то надо бы подумать о безопасности тыла и дружбе с Иваном Асенем. Но сделать это не так-то просто. У болгарина родственные связи с мадьярами, а мадьяры заодно с латинскими императорами…

Во что бы то ни стало Феодор Комнин должен упредить рождение союза Тырново с Константинополем. И новый василевс решил в ближайшее время отправить послов к Ивану Асеню. Предлог для этого был найден: уточнение границ их владений. И еще. В последнее время жена его брата, сербка, что-то занемогла. Какая-то неизлечимая болезнь, как червь, точит и точит ее. Похудела, ссохлась вся, давно не ходит, и даже не встает, видно, дни ее сочтены. Надо бы женитьбой брата, который неминуемо овдовеет, установить родственные связи с Тырновградом. А главное — необходимо как можно быстрее укрепить армию и флот, чтобы попрочнее сесть в завоеванном городе.

И Феодор Комнин Дука Ангел начал проводить в жизнь задуманное.

Дул сильный ветер, морские волны бились о берег, шелестели ветви самшита и туи. Все это раздражало нового императора, и он никак не мог заснуть.

Комнин спустил босые ноги с широкой постели. Ступни коснулись холодного пола, и он быстро подобрал ноги под себя.

На мозаичном полу была изображена корона. Кто и зачем это сделал? Корону надевают не на ноги, а на голову, — разозлился он в первый же вечер, когда собирался лечь спать во дворце Бонифация Монферратского. Темнота и невежество, все устлали коврами, а здесь, возле постели, где они нужны более всего, оставили голый пол. Он вызвал советника, и тот объяснил, что так в свое время распорядился король Фессалоник Бонифаций. Почему? Бонифаций, мол, тогда был вне себя от того, что граф Балдуин Фландрский, а не он был избран константинопольским императором.

Все это Феодор Комнин знал и раньше. Но при чем тут эта мозаика?

— Дальше, ну дальше-то что?

— А после, ваше императорское величество, этот латинянин приказал выложить мозаичную корону на полу, чтобы каждое утро, вставая с постели, наступать на нее, как на голову Балдуина. Если утром он забывал это сделать, то весь день бывал так хмур и раздражен, что люди боялись показаться ему на глаза…

Рассказ позабавил нового императора, и ему захотелось подражать латинянину. Ему тоже приятно было топтать тех, что правят в Константинополе. Но всякий раз, когда он опускал ноги на каменный пол, неприятный холод резал ступни, и он мысленно возмущался: глупцы, не могли выткать эту корону на ковре?! Можно приказать сделать это сейчас же, но не покажется ли он смешным в глазах подчиненных? Нет, латинянин все же поступил правильно, приказав выложить мозаичную корону на полу — на ковре она была бы не столь заметна. А больше Бонифаций ничего выдающегося не совершил, Константинополя не завоевал. Наоборот! Позволил какому-то деспоту Славу отсечь себе голову, и тот послал ее Калояну. Сегодня он, Феодор Комнин, мог бы сделать то же с головой Слава, но отнюдь не Слав с его головой… И Константинополь он покорит.

Довольный самим собой, Феодор Комнин Дука Ангел закинул ноги на постель, удовлетворенно вытянулся и укрылся одеялом до острого, обросшего жесткой щетиной подбородка. Случайное воспоминание о деспоте Крестогорья повлекло за собой цепь новых мыслей. Недавно он получил послание Феоктиста. Тот выражал недоумение, что люди Комнина не явились на условленное место. За день до назначенной встречи они вроде мелькали возле заброшенного скита, а затем как в воду канули. Феоктист испугался — не схватили ли их и не разоблачены ли общие их намерения, поэтому стал осторожен в своих действиях. И в результате благоприятный момент для захвата крепости был упущен. Сейчас в крепости снова много войск. Но отчаиваться не стоит. Задуманное он когда-нибудь все же совершит, в этом ему поможет вера в богоугодную миссию его императорского величества и его щедрая помощь. С этой верой он и припадает к ногам его императорского величества в надежде на постоянное императорское благоволение…

Доверенный человек, принесший послание, сообщил, что в крепости ничего не подозревают о действиях Феоктиста и что Слав продолжает наслаждаться своим счастьем с женой, деспиной Ириной Петралифой.

Что ж, прекрасно, надо продолжать начатое. Император приказал гонцу передать Феоктисту, что в ближайшее время он снова обратится с просьбой к своему родственнику, деспоту Славу, помочь вести боевые действия против Серр и Мосинополя, о чем он принял решение. Но прежде чем отправиться на штурм этих крепостей, ему надо урегулировать свои отношения с царем болгар Иваном Асенем.

Главой послов к царю он назначил своего зятя, Маттео Занте. У графа была представительная осанка и хорошо подвешенный язык. Если бы еще ум да меч у него были такими же острыми, рыцарю цены бы не было…

Слав вспоминал тот день своего возвращения из похода. Иван Звездица приказал ударить во все колокола. Звуки, как весенние воды, текли по горным теснинам и падали вниз, к морю. К крепости приближалось пыльное облако, поднятое копытами его конницы. Население высыпало за городские стены встречать войско. Впереди стояла деспина Ирина Петралифа, затем Иван Звездица, начальник крепости Недю, старейшины города, приближенные деспота и духовенство во главе с Павлом Клавдиополитом. Старый архимандрит был, как всегда, задумчив и сосредоточен. Костлявой рукой он крепко сжимал золотой крест.

Когда во главе своего войска Слав приблизился к крепости, зазвучал торжественный гимн — благодарность всевышнему. Деспот сошел с коня, шагнул к Клавдиополиту, встал на колени и смиренно поцеловал крест. Архимандрит окропил святой водой чело деспота, благословил всех воинов. Теперь был черед Ивана Звездицы. Он подошел к Славу, неся на вытянутых руках меч Калояна. Это означало, что он сдает ему власть, которую принял на время отсутствия деспота. Деспина Ирина сделала легкий поклон и, не взглянув на мужа, молча встала слева от него. И тут Недю приказал почетному караулу поднять мечи. Образовался широкий коридор, доходящий до крепостных ворот. Павел Клавдиополит и священники запели молитву, и Слав со свитой, а за ними встречающие вошли в город. Войско осталось за крепостными стенами, расположившись там лагерем.

Прошло много времени с той торжественной встречи, но Слав не мог забыть ее. Раньше он не раз возвращался домой с победой, но таких почестей не удостаивался. Приятно было видеть и чувствовать, что тебя чтят. Как это Звездице пришло такое в голову! Пусть знают безмозглые скопцы, что не такие уж мы дикари, как они думают. Вишь какие кроткие и смирные они были при встрече! И деспина вьется вокруг него, смотрит таким умильным и преданным взглядом. Если бы не Иван, а кто-нибудь другой сказал ему, что Феоктист не скопец, а любовник Петралифы, Слав не поверил бы. В гневе он приказал было привести к нему жену и ее любовника, и Звездице с превеликим трудом удалось удержать его от неразумного шага.

— Гнев плохой советчик, Слав, — сказал он.

— А ты хочешь, чтобы они и дальше смеялись надо мной?!

— Нет, брат, нет… Если убьешь их обоих, эпирец станет тебе врагом на всю жизнь.

— Да, более гнусного врага мне трудно найти! Я проливаю кровь ради его паршивой империи, а он роет мне могилу. Это как, по-твоему, можно назвать, а?