Оборотень (СИ) - Йонг Шарлотта

Нарисовав такой нелестный портрет, которому наружность Седли нисколько не противоречила, адвокат вернулся к 1688-му году и упомянул о разных спорах, возникавших при встрече Перегрина с поручиком Арчфильдом в Портсмуте: «Но, – прибавил он с улыбкой, – каждая враждебная стрела непременно должна быть окрылена пером купидона». Он описал затем в резких красках оскорбление, нанесенное молодой девушке и заступничество за нее другого юноши, так что шпаги скрестились раньше, чем успел явиться почтенный джентльмен, ее дядя. «Затем, – сказал он, – прибавилось еще яду в кубок», – и он указал на то, что молодые люди расстались после празднества в Портсмуте, обменявшись вызовом на поединок из-за того, что виги защищали религиозную свободу, а тори горячо отстаивали права, которыми обладал король, так что оба ушли страшно озлобленные.

Молодого м-ра Окшота никогда более не видали в живых, хотя его семья долго не теряла надежды на его возвращение. Не стоило останавливаться на тех странных видениях, которые побудили семью начать розыски. Одно было несомненно, что после семи лет молчания могила поведала свою тайну.

Затем следовало описание костей, одежды, шпаги; было упомянуто о несомненности преступления, ввиду следов крови на траве и вследствие того обстоятельства, что подсудимого видели около замка в необычный час. Оказалось, что вскоре после того у него появилось много денег, что случалось с ним весьма редко; но более всего возбудило подозрение то, что промотавши деньги, он продал золотых дел мастеру в Саутгэмттоне рубиновый перстень, относительно которого м-р и м-рис Окшот могли под присягою показать, что он принадлежал покойному. Затем м-р Каупер привел в порядок факты; он выяснил, что столкновение произошло неожиданно и без свидетелей, жертва преступления была скрыта в склепе, кошелек унесен, все, что могло служить уликой, спрятано, и по воле Провидения заделанный склеп скрыл следы преступления, остававшегося так долго неоткрытым и неотомщенным. После этого едва ли можно было верить в невинность подсудимого.

Когда начался допрос свидетелей, Седли вполне доказал свою способность к самозащите. Он не делал замечаний, пока Роберт Окшот удостоверял тождество платья, шпаги и других вещей и описывал условия, при которых они были найдены; но он резко спросил его. откуда он знает, что извлеченные из склепа человеческие останки принадлежат его брату.

– Конечно, они принадлежат ему, – сказал Роберт.

– Разве на них оставалось какое-нибудь платье? – Нет.

– Можете ли вы в таком случае подкрепить свое показание присягой? Разве вы раньше видели кости вашего брата?

При этих словах и при нерешительном отрицании свидетеля в суде раздался хохот.

– Какого роста был покойный?

– Он был ниже меня на полголовы, – ответил свидетель с некоторою нерешительностью.

– А какова длина скелета?

– Очень небольшая, скелет похож на детский.

– Милорд, – сказал Седли, – у меня есть свидетель, врач, и я прошу вызвать его, чтобы удостоверить, какая связь существует между скелетом и ростом живого человека.

Когда это было сделано, то оказалось, что вопрос о величине, как Перегрина, так и скелета, не выяснен ничего доказать нельзя; этим обстоятельством Седли воспользовался для своей защиты и успел убедить многих, что тождество скелета с Перегрином не доказано. Но были другие вопросы, относительно которых оставалось никакого сомнения.

М-р Каупер продолжал допрос о ссоре в Портсмуте, но подсудимый объяснил и этот факт, доказывая, что Перегрин держал с ним пари по поводу петушиного боя в Саутгэмптоне; кольцо служило ставкой, и он проиграл его.

Доктор Вудфорд был вызван; его показания о столкновении в Портсмуте не говорили в пользу Седли; но так как он не видал начала, то была вызвана Анна Якобина Вудфорд.

И она явилась перед судом – высокая, стройная и величественная в своей твердости; на ней было простое серое платье, черная шелковая шляпа была надета несколько на затылок, темные локоны обрамляли лицо, щёки раскраснелись, серьезные темные глаза устремились на секретаря суда, когда он бормотал страшные для нее слова: «Правду, всю правду, ничего кроме правды», и в душе эхом пронеслись слова: «И да поможет вам Бог».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

М-р Каупер был учтив: он был джентльмен и видел, что она не легкомысленная девушка. Он задал ей несколько вопросов об оскорблении, нанесенном ей; но что-то побудило его продолжать расспросы, чтобы узнать, была ли она в Портсдаун-Гиле, и получить от нее сведения о ссоре между молодыми людьми. Она отвечала на все вопросы тихим, ясным голосом, так что все могли слышать ее. Наступил ли конец, или Седли начнет еще мучить ее, когда и так все клонится в его пользу? Нет! М-р Каупер – о! чего он хочет! – спрашивал весьма положительным тоном, как будто для подтверждения прежнего показания.

– Видали ли вы покойного после этого?

– Да, – проговорила она сначала подавленным голосом и повторила ответ ясно и резко, так что все взоры с изумлением устремились на ее лицо, побледневшее, как полотно.

– В самом деле? Когда же?

– На следующее утро, – это было сказано, как будто она произносила свой собственный приговор, и в смертельной муке она оперлась о переднюю стенку свидетельской ложи.

– Где? – продолжал адвокат с неумолимостью рока.

– Я желал бы избавить эту даму от ответа на подобный вопрос, – сказал какой-то джентльмен с длинными темными волосами, в богатом белом с золотом мундире и выступил из среды зрителей. – Может быть, мне будет дозволено ответить за нее, если я скажу, что около Порчестерского замка, в пять часов утра, она видела, как Перегрин Окшот был убит мною и брошен в склеп.

При этом в суде водворилась полная тишина; судья заговорил первый:

– Что-то непонятно, сэр? Как ваше имя?

– Чарльз Арчфильд, – проговорил отчетливый, решительный голос.

Затем настало общее движение и волнение. Анна, все еще крепко держась за свою опору, увидела, как вновь пришедший бросился вперед и с возгласом:

– Отец! – в два или три прыжка очутился около сэра Филиппа, который почувствовал себя дурно на одну минуту, но очнулся, когда руки сына охватили его. Произошло общее смятение и раздался призыв к порядку; когда тишина была восстановлена, судья обратился к свидетельнице:

– Правда ли то, что говорит этот джентльмен?

– Да, милорд, – отвечала Анна, и смертельная тоска звучала в ее голосе.

Судья продолжал:

– Присутствовал ли при этом подсудимый?

– Нет, милорд; он совсем не причастен к этому делу.

– В таком случае, собрат Каупер, желаете ли вы продолжать процесс?

М-р Каупер отвечал отрицательно, после чего судья сделал небольшой перерыв, а присяжные, не выходя из залы суда, вынесли вердикт: невиновен.

В это время Анну выводили из свидетельской ложи, точно слепую, и почти опустили на руки дяди.

– Ободрись, ободрись, дитя мое, – сказал он. Ты мужественно исполнила свой долг; и после такого правдивого признания нельзя сурово отнестись к молодому человеку. Господь охранит его.

Освобождение сопровождалось несколькими слова, ми со стороны барона Гатселя; он поздравлял недавнего подсудимого, оправданного благодаря великодушному признанию молодого джентльмена. Одно мгновение все находились в нерешительности. Шериф положил ей конец, обратившись с вопросом к Чарльзу, который стоял около отца, одной рукой обнимая дрожащего старика, другую вложив в его старческую руку.

– Итак, сэр, вы отдаетесь во власть суда?

– Конечно, сэр, – отвечал Чарльз, – я должен был сделать это давно, но под впечатлением первого потрясения…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

М-р Гаркорт заметил, что не следует говорить ничего, что может послужить не в его пользу, и прибавил потом для успокоения сэра Филиппа: «Может быть, можно будет доказать непреднамеренность преступления».

– Он должен быть заключен под стражу, – сказал кто-то из властей – Нет ли здесь должностного лица из Гэмпшира, чтобы подписать приказ об аресте.

Должностных лиц оказалось здесь очень много; когда секретарь стал записывать звание, все взоры устремились на высокого, сильного, цветущего мужчину, с решительным благородным выражением в тонких чертах и смелых глазах, в которых проглядывала жалость, когда они обращались на отца. Темные волосы спускались на богатый белый мундир, шитый золотом, с широким золотым шарфом, обшитым черной бахрамой, перекинутым через плечо. Он имел такой вид, что ответ его показался вполне естественным. «Чарльз Арчфильд из Арчфильдгауза, в Фэргеме, полковник драгунского полка его Императорского Величества, кавалер Святой Римской Империи. Должен ли я отдать свою шпагу, как военнопленный на войне?» – спросил он с улыбкой.