Мир человека в слове Древней Руси - Владимир Колесов

Как будет молодец на чистом поле,

А что злое Горе наперед зашло,

На чистом поле молодца встретило,

Учало над молодцем граяти,

Что злая ворона над соколом (Горе, с. 46).

Если принять во внимание, что дальше говорится и просто о «поле» за «быстрой рекой», станет ясно, что в приведенном отрывке «чистое поле» представлено как межа, грань, место, на котором возможно столкновение с бедой, стычка с врагом. Ведь пока молодец находился на чужой стороне, за пограничьем, Горе его не донимало, хотя с ним приключались всякие беды.

Таким образом, после XII в. мы обнаруживаем чистое поле как продолжение древнего слова поле, скорее всего, потому, что само поле получило новое значение — "ровное безлесное пространство (обычно засеваемое по весне)". Это бытовое значение связано с хозяйственной деятельностью крестьянина. Героический смысл «поля», восходящий к легендарным временам пограничья, все чаще оказывается связанным с сочетанием чистое поле. И украинские выражения типа в чистім полі три тополі, и белорусские сказочные вроде у чыста поля паглядзеў выражают идею открытого пространства вообще, а не места поединка. Русский, украинский и белорусский по крайней мере до XIII в. развивались как один язык (древнерусский), поэтому можно полагать, что исходное значение нашего сочетания "открытое пространство" все это время и было основным, а чистое поле как "пограничье" оставалось поэтическим сочетанием, со временем утвердившимся только в русских текстах.

Развитие поэтических средств в произведениях устного творчества продолжалось неустанно. Если бы былины в своем нынешнем виде сложились еще в Древней Руси, как считают некоторые ученые, чистое поле означало бы только "открытое место"; если бы они сложились к началу XV в., как считают другие, устойчивое сочетание чистое поле имело бы одно значение "порубежное открытое место"; третье значение этого сочетания, которое на самом деле и дошло до нас, в своем развитии исходит из первых двух, но возникает не ранее конца XVI в., когда былина окончательно сложилась как жанр. На всех этапах развития значения сочетания внутренний его смысл сохранялся неизменным: чистое поле — промежуточный мир, в пределах которого герой и его противник равны друг перед другом и перед судьбой. Поэт К. Ваншенкин сказал:

«Выраженье в чистом поле

Задевает до сих пор,

И глаза слепит до боли

Нашей юности простор».

Мы заметили, что сказочный герой «чистому полю» предпочитает «белый свет». Чистое поле — это пограничная полоса, рубеж, на котором героя ждут испытания. Поле — первоначальное обозначение такого рубежа — знает и сказка: «в поле съезжаются — родом не считаются», т. е., другими словами, в бою не считаются с родовыми отношениями, с родством. Выражение странное, если учесть, что в древности поле как раз и было родовой границей. Поэтому можно полагать, что в волшебную сказку пословица попала довольно поздно, в эпоху разложения родовых отношений. В общем же поле в сказках почти не встречается, обычно герой просит: «Пусти меня ешшо по белу свету погулять!» — совсем не так, как герой былины. Обстоятельства его жизни складываются таким образом, что он вынужден гулять за порогом своего дома, вдали от родичей, во враждебном мире. Это и есть белый свет.

Родственные славянским языки показывают, что значение слова свет близко к значению слова поле: "нечто светлое, белое, открытое". В древнерусском языке можно отметить постепенное расширение значения слова, связанное с развитием интеллектуальной сферы деятельности.

Свѣтъ — это "лучистая энергия (воспринимаемая зрением)"; отсюда родство слов зоря, зорище и зоркий, зрѣти. Русские крестьяне говорят о слабом зрении: «свет потерял», «свет у меня плохой». Поэтому слово свет, обозначающее результат зрения, постепенно приобретает значение "то, что познано, узнано", ведь и видѣти связано с вѣдѣти ("ведать, знать"). Древнерусский писатель середины XII в. Кирилл Туровский, говоря о Еве, познавшей мир с помощью дьявола, противопоставляет прародительницу рода человеческого истинным христианам: «Она бо от змия свѣтъ прия, вы же от ангела слово слышите» (Кирил. Тур., с. 14). Владимир Мономах, а позже и Кирилл Туровский говорят о семь свѣтѣ, противопоставляя его вѣчнѣи жизни, и в этом противопоставлении, совместившем языческие представления о свете и христианские мечты о жизни (до конца XII в. слово жизнь употреблялось обычно в сочетании вѣчьная жизнь, обозначавшем предполагаемую жизнь после смерти), ясно просматривается потаенный смысл слова свѣтъ. Свѣтъ — это мир, который виден и потому может быть познан. Лишь после XII в. придет на Русь характерное для церковных писателей и заимствованное из Византии противопоставление «сего свѣта» «тому свету», однако в Древней Руси этого противопоставления еще нет. «Свет» существует только здесь, на земле, он конкретен и пространственно ограничен, он очевиден.

Термин светлые князья и великие бояре в договорах русских с греками 911 и 945 гг. вряд ли выражает славянское представление о величии вождя, скорее всего, это перевод формулы византийского протокола (Пресняков, 1909, с. 74; Рыбаков, 1982, с. 173, 275, 359). Однако выбор слова светлый вряд ли случаен. Материальность света проявляется хотя и в торжественном, но все же в земном воплощении света. Князь — не божество. Почитание света было обычным для славян. «В народном понимании существуют раздельно солнце и белый свет, как освещенное небо» (Рыбаков, 1981, с. 246; ср. с. 368); воскресенье как «день света» (там же, с. 36), быть может, более позднее по происхождению праздничное явление. Но несомненно прав историк, который полагает, что, возможно, «этот загадочный свет, отделенный от солнца, выражается позднейшей фразой "весь белый свет"» (там же, с. 37).

Самого сочетания бѣлый свѣтъ древнерусская литература еще не знает, не употребляется оно и в деловых документах. Однако слово бѣлый встречается настолько часто, что легко можно определить конкретные значения и постепенное изменение исходного значения этого слова. Оно стало любимым объектом изучения историков русского языка, и теперь мы знаем о нем почти все. Мы знаем, прежде всего, что исконное значение слова — "блестящий, прозрачный", т. е. невидимый. Затем из этого исходного значения выделилось связанное с ним "светлый", откуда уже недалеко было и до понятия "белый" (как цвет); в древнерусском языке именно такое значение становилось постепенно основным: "светлый — белый". Но некоторые косвенные данные заставляют думать, что собственно цветовое значение слово получило лишь тогда, когда в русском языке стал складываться цветовой спектр как модель, т. е. после XIII в. Одно из современных значений слова белый — "чистый" — развилось довольно поздно. Наоборот, в современном литературном языке относительная иерархия значений слова белый такова: основное значение "белый", второстепенное — "чистый", и только потом дополнительное — "светлый". Исходного значения корня в современном слове уже нет, а иерархия остальных значений сместилась в соответствии с новыми представлениями о «белом» (Колесов, 1983а).

Сочетание бѣлый свѣтъ в текстах известно с XVII в., именно тогда в книжную литературу стали проникать элементы народной поэтики и словоупотребления; оно могло возникнуть и раньше, но все-таки достаточно древним такое сочетание быть не могло. «И рубили казаки татаръ съ полунощи до белого свету» — говорится в повести XVII в. об осаде Азова (с. 198). Сходные с этим сочетания встречались и раньше; говорили, например, о бѣлой зори, о бѣломъ дни. Действительно, в словенском языке сохранилось сочетание белая зоря, в украинском — білий день, а вот в русском им соответствует белый свет.

Вспомним, что герой волшебной сказки должен ходить по белу свету в поисках невесты, пропавшей сразу же после свадьбы. Обычно ее похищает какая-то темная сила (ночь), или она сама по каким-то причинам надевает «самосветное платье» и исчезает с глаз. Белый свет — это в пиру похмелье; рассвет перед началом блужданий; само же слово блуждание значит "ошибка"; ошибки и совершает герой в поисках невесты. «Белая зоря» естественно перешла в «белый день», открыв перед героем «белый свет». В этом развитии представления о видимом мире смена словосочетаний отражает все большее обобщение: от конкретно-чувственного до собирательно-абстрактного, от условия до причины, от зари до света. Первоначально это слитое воедино представление о времени и пространстве, но затем в сознании происходит выделение пространства в качестве самостоятельной сущности и закрепление как определенной формы бытия.