Апокалипсис в шляпе, заместо кролика - Игорь Сотников

ошибки. А если мы по какому-то недоразумению, своей не слишком большой учёности, или вообще злонамеренно (это мол отвечает моему художественному замыслу), вписываем то, что нам хочется и что, как оказывается, этой плоскостью сознания подпадает под нарушение её основного закона, лингвистики, или вообще такого имени там не предусмотрено и его нет в архивах памяти (вместо вам желаемого имени Пружевальского, архив предлагает какого-то вам неинтересного Пржевальского), то в лёгких случаях, когда вы не идёте на столь откровенное нарушение местных правил (всего лишь пунктуация нарушена), вам сигналят синим цветом, – мы вас пока что только предупреждаем, что ваше правописание не столь ровно, как должно быть и находится в зоне риска, – а если вы перешли все границы допустимого в своей самонадеянности, то графический редактор постарается всё вами написанное перечеркнуть красным цветом. Вот посмотри на свои ошибки и давай живо исправляйся. – Иван Павлович сделал небольшую паузу, чтобы передохнуть и заодно перевернуть для себя эту малоприятную для него памятливую страницу, где он ни раз становился объектом преследования и ограничения своего индивидуализма со стороны неведомых сил, которые посредством этих цифровых инструментов влияния на человеческое сознание, под благовидной вывеской: «Мы всего лишь следуем правилам правописания», пытаются поработить свободную волю человека.

– А человеку, быть может, иногда прямо невозможно хочется побыть самим собой, вне любых рамок ограничений, то есть свободным. Что в созидательной форме и проявляется в нём через творчество мысли. А тут опять ставятся барьеры и преграды на пути его свободомыслия. И куда спрашивается, он направит свою мысль, видя все эти ограничения? Да, всё верно, в сторону всякого негатива и тёмных фантазий, которые выливаются, в дай боже, только в мрачные детективы, а в худшем случае в различные хорроры.

– А разве есть ошибка то, что не имеет аналогов в твоём архиве памяти и что не предусмотрено, когда ещё писанными правилами? – с искренним возмущением вопросил неизвестно кого Иван Павлович. – Да, может для твоего редактора жизни это и так. Но это только его точка зрения на ошибки, и притом отсталая. Так и в жизни бывает, то, что нами не полностью понимается, а для этого у нас может быть всего лишь недостаточно знаний, считается ошибкой. Вот почему, наверное, так трудно принимается всё новое, тот же прогресс. – Уже в задумчивости сказал Иван Павлович, углубившись куда-то в себя. А Клава и не знает, как на всё это реагировать. И тут имеет место в ней малое понимание всего сказанного этим странным человеком (и это, конечно, не оттого, что она не в курсе некоторых упомянутых Иваном Павловичем вещей, а просто он сложно и малопонятно объясняется), а также то, что Иван Павлович сам вызывает столько вопросов, и она на них отвлекалась.

И хорошо, что Иван Павлович быстро привёл себя в сознательный порядок. И он, очнувшись от этого своего заблуждения, виновато улыбнулся и сказал, что он это, отвлёкся (это со мной часто бывает) и отошёл в сторону от дела. После чего он наполняется серьёзностью и резюмирует всё собой сказанное. – Найдём ту плоскость, в которой в действительности оказался и действует Тёзка, то и его найдём. Да, кстати, значение случая тоже нельзя принижать. И нельзя полагаться только на чёткое следование логике действий. – Здесь Иван Павлович посмотрел через окно на улицу, где людей радовала солнечная погода, и заметил, скорей природе, а никому-то ещё, что она, природа, очень и очень своенравная и своеобразная дама. Да и вкусы у неё совершенно отличные от людей, испытывающих большую приятность от её тёплых отношений с солнцем, нежели её пасмурности, тогда как природе больше по нраву хмуриться и быть пасмурной. Это, мол, наиболее благоприятствует жизни и способствует росту моего самосознания; и вы у меня не одни, если что. В общем, расчётлива сверх меры, как все особы женского пола. Вот прямо с таким природным предубеждением посмотрел Иван Павлович в окно. А вслух пробормотал опять какую-то для Клавы непонятность.

– А ведь ещё недавно был дождь. – Проговорил себе в нос Иван Павлович, и правильно сделал, что обратился с этим заявлением только к своему носу. Так как у Клавы на этот счёт имеются большие возражения. Она чего-то не помнит такого, чтобы недавно и вообще сегодня был дождь. И совершенно не стоит объяснять наличие на небе дождевых туч своими пасмурными мыслями, и тем, что я мол, нахожусь в иной плоскости отношений с источником озарения наших подробностей жизни, да и природа со мной обошлась с самого начала не слишком меня радующе, и она до сих пор всё продолжает меня на каждом моём жизненном шагу радовать преследованием, – да ты природный урод и всё такое, так что сиди дома и не высовывайся. И Клава во всё это не собирается верить и себя так, пессимистично вести, хотя у неё для всего этого есть свои пасмурные предпосылки. Ведь если у неё не останется в себе хоть чуточку оптимизма, то …Даже не хочется об этом говорить.

А Иван Павлович тем временем продолжает делиться со своим носом своими мыслями и раненьшними наблюдениями, ясно, что вымышленными и надуманными. – А ведь не случись ему сегодня выпасть, то я бы не задержался дома в ожидании его окончания и это всё не привело бы меня…– На этом месте Иван Павлович переводит свой взгляд на Клаву, где он постепенно созревает в некую мысль, и Иван Павлович в лице поправляется (из него выветривается вся эта одурманенность мыслями, и теперь он человек дела) и обращается к Клаве со странным на этот-то момент вопросом. – Значит, утверждаете, что ваш супруг исчез?

А Клаву, сразу и не понявшую, что это значит и к чему задаются вот так к ней вопросы, как-то даже покоробило в душе от прослеживающихся в этом вопросе Ивана Павловича намёков и не пойми на что. И она, вспыхнув в лице, ответно задалась вопросом. – Что вы этим хотите сказать?

– Я хочу знать, что на самом деле произошло. – С уверенностью в своей правоте и знании чего-то большего, сказал Иван Павлович. – Ведь нельзя исключать возможности вашего заблуждения на этот счёт. И он, а для этого имеются все возможности и вероятность, быть может всего лишь только пропал. Хотя бы из поля вашего зрения.

– А разве в этом есть большая разница? – недоумённо спрашивает Клава.

– Есть. – Твёрдо говорит Иван Павлович. – И не только на словах.

– Что вы имеете в виду? – спрашивает Клава.

– То, что исчезновение вашего Тёзки, не есть ещё аксиома. А я вижу во