Любовь на уме (ЛП) - Хейзелвуд Али

Борис стоит рядом с кроватью, потирает лоб, выглядит усталым, измученным, на пределе сил. Интересно, спал ли он вообще? Бедный человек.

— Я в тупике, Би. — Он вздыхает. — NASA твердо приказала мне не извиняться перед тобой, потому что это будет допустимым доказательством, если ты решишь подать в суд, но… — Он пожимает плечами. — Мне жаль, и…

— Не надо. — Я улыбаюсь. — Не зли своих адвокатов из-за этого. Я была рядом с тобой и думала, что это была моя ошибка. Я не знала, что Гай был сумасшедшим, а я работала с ним каждый день — как ты мог знать?

— Гай будет… Его уволят, конечно. И будут юридические последствия. Мы возобновим работу BLINK, как только здание «Дискавери» не будет заклеено желтой лентой, и проведем еще одну демонстрацию. Я все объяснил NIH и своему начальству, и, конечно, я на коленях умоляю тебя вернуться…

— Ты стоишь, — указывает Росио, не впечатленная. Леви смотрит в сторону, сдерживая улыбку.

— Росио, — мягко ругаю я ее.

— Что? Заставь его сильнее унижаться.

Я ласково смотрю на нее. — Он ни в чем не виноват. К тому же, подумай, как хорошо будут выглядеть твои заявления на получение докторской степени, когда к ним приложат рекомендательное письмо от директора по исследованиям Космического центра Джонсона. — Я удерживаю взгляд Бориса. Через мгновение он кивает, пораженный. Ему нужно вздремнуть. Или девять чашек кофе.

— Я буду рад, мисс Кортореал. Ты этого заслуживаешь.

— Ты упомянешь, что у меня был секс на работе с самой красивой женщиной в мире? — Она смотрит на Кейли, которая мило краснеет.

— Я… — Он потирает висок. — Вообще-то я забыл об этом.

— Это твердое «нет»? Потому что это одно из моих самых гордых достижений.

Борис уходит через несколько минут. Леви подтаскивает стул и садится рядом со мной. — Я не знаю точно, в чем обвинение, но Гай был так высоко, имел доступ к такому количеству информации, что нам придется перепроверить каждый кусочек кода, который мы когда-либо писали, каждую деталь оборудования. Это неудача — большая неудача. Но в конечном итоге BLINK будет в порядке. — Он не выглядит слишком обеспокоенным.

— У него есть ребенок, не так ли? — спрашивает Кейли.

— Да. У него был неприятный развод в прошлом году, который, я думаю, не помог… что бы ни случилось. Я много был с ним, но я не видел этого. Я действительно не видел.

— Очевидно, — пробормотала Росио. Мы с Леви обмениваемся забавным взглядом, и…

Это немного задевает. Мне трудно отпустить его глаза, а ему — мои. Я подозреваю, что это потому, что в последний раз, когда я его видела, был такой беспорядок, а в предыдущий раз — еще больший беспорядок. А теперь мы здесь, перед этим беспорядком, и…

Трудно дышать.

— Ну, — говорит Кейли, вскакивая, — нам с Росио пора идти.

Росио хмурится. — Куда?

— А, в постель.

— Но сейчас три часа дня… — Кейли тащит ее за запястье, но когда они оказываются у двери, Росио освобождается и встает перед Леви.

— Я должна поблагодарить тебя. За то, что ты спас жизнь Би, — торжественно говорит она. — Для меня она как мать. Мать, которой у меня никогда не было.

— У тебя замечательная мать в Балтиморе, — говорю я, — а я всего на пять лет старше тебя. — Меня игнорируют.

— Я хочу дать тебе жетон. В знак признания твоего вклада.

— В этом нет необходимости, — так же торжественно говорит Леви.

Росио роется в кармане джинсов и протягивает ему развернутый, слегка раздавленный красный жевательный шарик.

— Спасибо. Это… — Он смотрит на жвачку. — Вещь, которая теперь у меня есть.

Росио мрачно кивает, и мы с Леви остаемся одни. Ну. С жевательной резинкой.

— Ты хотела бы ее? — спрашивает он меня.

— Никогда. Это твоя награда за спасение моей жизни.

— Почти уверен, что ты сама спасла свою жизнь.

— Это была командная работа. — Наступает небольшое затишье, не совсем неприятная тишина. Я обнаруживаю, что не могу встретить взгляд Леви, поэтому оглядываюсь по сторонам. — Это пирожные для меня?

— Я не был уверен, что у нас есть выбор еды. — Он вытирает губы. — Пакет тоже для тебя.

— О. — Я заглянула. Внутри что-то завернутое в газету. Я кладу это на колени и начинаю разворачивать. — Это ведь не сердце Гая, которое ты вырезал из его груди?

Он качает головой. — Я уже скормил это Шредингеру.

— Я… — Я приостанавливаюсь. — Мне так жаль. Я не могу представить, как это тяжело. Он один из твоих самых близких друзей, и тот факт, что он так ревновал тебя к Питеру, это…

— Да, я… Я поговорю с ним. Когда пройдет какое-то время, и я буду меньше хотеть ударить его. Но сейчас… — Он пожимает плечами. — Тебе стоит открыть это.

Я продолжаю. Проходит около пяти слоев, прежде чем я могу разобрать, что это.

— Кружка? — Я разворачиваю ее и ухмыляюсь. — Боже мой, Йода Лучший Невролог! Ты сделал это!

— Загляни и вовнутрь.

Я смотрю. — Бобблхед? Это Мари Кюри? — Я поднимаю ее, ухмыляясь. — Она стоит перед своим лабораторным столом! И она одета… Это было ее свадебное платье, ты знал об этом?

— Я не знал. — Он колеблется, прежде чем добавить: — Я выиграл это в средней школе. Второе место на научной ярмарке. Мензурка, которую она держит, светится в темноте.

Моя улыбка медленно исчезает. Я слишком занята, глядя на красивое лицо Мари, чтобы понять, что я уже однажды слышала эту историю о научной ярмарке. Нет. Нет, я не слышала ее. Я прочитала ее.

Мои руки падают на колени. — Ты знаешь. Ты знаешь о…

Он кивает. — Я просмотрел записи с камер наблюдения. Сначала я не заметил, но после того, как ты написала то сообщение — кстати, я бегал, так что в следующий раз дай мне пятнадцать минут или около того, прежде чем прыгать в одиночку в опасность — после твоего сообщения я просмотрел записи более внимательно. И увидел твой компьютер.

Я уставилась на него. Я совершенно не готова к этому разговору. — Я…

— Ты знала все это время?

— Нет. — Я решительно трясу рукой. — Нет, я… Фотография. Шредингер, был… Ты написал это в твиттере. А потом я… Я понятия не имела. До вчерашнего дня.

Леви просто наклоняется вперед, ставит локти на колени и терпеливо смотрит на меня. — Я тоже. — Он криво улыбается. — Иначе я бы не говорил о тебе с тобой так много.

— О. — Я краснею, как самец кардинала на пике брачного сезона. Мое сердце колотится в груди — тоже как у самца кардинала в пик брачного сезона. — Точно.

То, что он сказал.

Я хочу прижать ее к стене.

Эти.

Вещи.

Он.

Сказал.

— Ты в порядке? — спрашивает он, обеспокоенный. Это оправдано: Возможно, у меня сердечный приступ.

— Я в порядке. Я… Ты когда-нибудь смотрел «У тебя есть почта»?

— Нет. — Он бросает на меня нерешительный взгляд. — Может быть, мы могли бы посмотреть его вместе?

Да, я хочу сказать. Я даже открываю рот, но ни звука не выходит из моего глупого, упрямого, окаменевшего голосового аппарата. Я пытаюсь снова: ничего. Все еще ничего. Мои пальцы сжимают простыни, и я изучаю забавное, знающее выражение в его глазах. Как будто он полностью понимает, что происходит внутри меня.

— Ты знаешь, что она была гувернанткой? Мари Кюри?

Я киваю, слегка ошеломленная. — У нее была договоренность с сестрой. Мари работала гувернанткой и помогала сестре оплачивать учебу в медицинском институте. Потом, когда у ее сестры появилась работа, они поменялись.

— Так ты знаешь о Казимеже Журавском?

Я наклонила голову. — Математике?

— В конце концов, он стал им — причем хорошим. Но сначала он был просто одним из сыновей семьи, в которой работала Мари. Они с Мари были одного возраста, оба исключительно….

— Ботаники?

— Ты знаешь таких. — Он сверкнул улыбкой, которая почти сразу угасла. — Они полюбили друг друга, но он был богат, а она нет, и в те времена все было не так просто, как желание выйти за кого-то замуж.

— Его родители разлучили их, — пробормотала я. — У них было разбито сердце.

— Может быть, это была судьба. Если бы она осталась в Польше, она бы не встретила Пьера. Судя по всему, они были очень счастливы. Идея радиоактивности принадлежала ей, но Пьер ей помогал. Казимеж был математиком; возможно, он не был бы так вовлечен в ее исследования. — Леви пожимает плечами. — Это все куча вариантов.