Тёмные пути - Андрей Александрович Васильев

которые прежнего Хранителя убили, слышал? Вижу, слышал. И ты всерьез считаешь, что все те, кто три десятка лет ждал, пока новый появится, станут жалеть стаю каких-то шавок-перевертышей, пошедших против всего общества?

И снова я треснулся об угол, правда, теперь меня приложил Ратмир. Посильнее Любавы приложил, в глазах даже потемнело. Ну да, с шавками я перегнул палку.

— Тебя я лично потрошить стану, — прохрипел я и потрогал зубы, которые, к моему удивлению, оказались на своем месте. — Долго умирать будешь. Даже если раньше сдохну, попрошу Морану меня на часок из Нави отпустить, когда дом этот ведьмы да вурдалаки жечь станут, а вас на соснах разопнут, прежде чем убить. Она богиня суровая, но милостивая, авось согласится.

«Если в цене сойдемся — отпущу», — прошелестел в ушах женский голос, причем в нем одновременно слышались и лукавство, и предупреждение. Я бы мог списать это на последствия двух ударов о стену, но он был более чем реален.

Ой, елки, вот кто меня за язык тянул? Зачем я ее помянул, особенно учитывая то, как к ней мой наниматель относится? Впрочем, это вопрос риторический, просто данное имя очень подходило для сконструированной мной фразы. Тем более что имен других богов я толком и не помнил, разве что Вий сразу на ум пришел, но он тут совсем уж не подходил. Хотя, с другой стороны, кто мог предположить, что она возьмет и мне ответит? И в голову подобное прийти не могло.

Ну а в целом мне вперед наука — не поминай всуе богов, даже тех, которые давным-давно забыты людьми. Забвение не смерть, оно лишь подобие сна. А спящий, если окликнуть его по имени, может и проснуться. А Морана так и вовсе это уже сделала, мне про то Полоз говорил.

— Серьезное обещание, Хранитель, — посерьезнел вожак. — Такими словами не разбрасываются.

— Знаю. — Я снова встал на ноги, попутно сплюнув под ноги Ратмиру кровавые сгустки. — Знаю, папаша. Как и то, что живым ты меня отсюда не выпустишь. Может, и сам уже жалеешь, что всю эту карусель завертел, только деваться теперь некуда.

Вожак зачерпнул ладонью горсть квашеной капусты, засунул ее в рот и начал с хрустом жевать. Его молчание говорило о том, что я, похоже, все верно угадал.

— Вот вы городских хаете. — Я вытер рот ладонью, а той провел по штанам. А какая разница? Все равно костюму хана. Невезучий он. — А они-то поумнее вас будут. Кому помощь моя нужна, те просто приходят и говорят: «Хранитель, пособи». И я, если вы не в курсе, куда подальше только нескольких мошенников послал да пару особо наглых особей. Но остальным-то помог. Да, за долю малую или за отложенную услугу, но помог. Так для чего вы меня по голове били и в эту глушь везли, если можно было просто в соседнем от моего дома кафе сесть и поговорить? Или, что правильнее всего, у Абрагима встретиться и достигнуть взаимопонимания? А теперь все, теперь впереди только смерть — сначала моя, потом ваша.

— Ты нас не хорони! — потребовала Любава.

— Вы и сами с этим дивно справились, — усмехнулся я разбитым ртом. — Нет, может, лет десять-двадцать назад такой номер и прошел бы незамеченным, но сейчас… Везде камеры — и на моем подъезде, и на улице, и на трассах. Весь маршрут как на ладони, по крайней мере тот, что по трассе проходил. Опять же — по-любому рожи вон той парочки там засветились, а дальше дело техники. Опознают их те, кому я нужен для дела, сопоставят данные с маршрутом, после приедут на эту полянку и спросят у тебя: «где Хранитель?» Ты соврешь, они тебе не поверят, после довольно шустро выяснят, что я мертв, и следом за тем вас на ленточки резать начнут. А самое обидное знаете что? Все это было зря. То, что вам нужно, так и останется в земле, потому что я палец о палец не ударю. Хоть на куски меня заживо рвите — не стану ничего искать. Вы просрали свои жизни, оборотни, — и волчьи, и человечьи.

— Вот вроде ты умный человек, Хранитель, и говоришь складно, а иных вещей не понимаешь. — Наконец прожевал капусту вожак. — Первое — мы ведь еще можем договориться. Ты на нас в обиде? И что с того? Обида — штука такая: сейчас она есть, а завтра уже забудется.

— А второе? — уточнил я. — В чем еще я не прав?

— Все ты нам найдешь, если понадобится, — ласково проурчал вожак. — Уж поверь. Есть у меня способы, как самых строптивых людишек в покладистых превращать.

— Звучит мрачно, но тебе, дед, верю. — Я заметил, как насупились молодые оборотни, услышав столь фамильярное обращение наглого человечка к их вожаку. — Ты точно можешь. Впрочем, я парень упрямый, могу помереть до того, как сдамся.

— Упрямство — удел дураков, а ты, повторюсь, вроде парень умный, — произнес старик, при этом все еще не приглашая меня за стол, чего, признаться, я хотел более всего.

Нет, дело не в том, что я был голоден, это чувство у меня сейчас вообще отсутствовало. Просто приглашение за стол — это переход к другим отношениям, за которыми уже не маячит призрак смерти. Моей смерти, имеется в виду. Про оборотней разговора нет, эти оглоеды в любом случае уже обречены, как бы дело ни закончилось. Если я умру, то тот же Арвид из принципа их на куски разрежет, потому что он единственный, кому от нашего сотрудничества ничего не обломилось, а прогибаться при этом ему пришлось. Это при его-то самолюбии! А если уцелею, то никаких денег не пожалею на проведение акции уничтожения данного семейства оборотней. Во-первых, это дело принципа, во-вторых, обозначение личной позиции в глазах общественности. Мне надо, чтобы все в столице поняли предельно ясно, что нового Хранителя кладов лучше не трогать, что это выйдет себе дороже. Пал Палыч тогда упоминал о существовании наемников, так вот, я их найду, хоть через того же Шлюндта. Кто-кто, а он наверняка знает, как до этих ребят достучаться. Что до позиции Отдела — они, я полагаю, против точно не будут. Люди тут ни при чем, а до жизни и смерти детей Ночи им дела нет. И — нет, здесь речь идет не о жестокости или злопамятности. Это не более чем превентивные меры личной безопасности. Сейчас этот случай без последствий оставишь — после меня только ленивый в машину заталкивать не начнет. В свое время мой родитель приблизительно таким же образом с