Он тебя не любит(?) (СИ) - Тоцка Тала

Эва вспоминала и проматывала в голове каждое мучительное мгновение их объятий, она видела, что Макар не просто не хотел ее отпускать, он НЕ МОГ этого сделать. И она не хотела, она так истосковалась без него, так легко было думать, что она может без него, пока не почувствовала на себе его руки, а в глаза ей не заглянули его глаза.

Воспоминания сами, без спроса, наползали оттуда, куда Эва их когда-то затолкала и наглухо заколотила досками. Теперь она безуспешно пыталась с ними справиться, но ничего не помогало, перед ней один за другим мелькали кадры из прошлой жизни, и везде был он, Макар. В машине, на кухне, в постели, в душе, одетый, раздетый, смеющийся, жующий, хмурый, и Эва бессильно хваталась за простыни, моля в темноту: «Не мучай меня, Мак, пожалуйста, уходи».

Уснула где-то под утро, под мерные шаги Ямпольского, которые слышала через две стены. Проснулась невыспавшаяся, уставшая, как будто по ней проехались катком, а когда спустилась завтракать, выяснилось, что Арсен уже уехал в город.

Целый день она снова провела в подготовке, а вечером после ужина, на который успел прибыть верный своему слову Ямпольский, Эва устроилась в холле, чтобы разложить оставшиеся фото и выбрать лучшие — в одном зале оставалась целая незанятая стена. Она отобрала вдвое больше нужного и зашла в тупик, оставалась последняя надежда.

— Арсен, ты мне не поможешь? — заглянула она в кабинет. Конечно, если бы он ушел спать, ни за что не стала бы беспокоить, но раз сидит и перебирает какие-то бумажки…

Муж не отказал, спустился с ней в холл, уселся на пол возле разложенных снимков и уложился максимум в десять минут, Эва тайком только вздыхала. Причем, самолюбие ее никто щадить и не думал:

— Это пойдет, это пойдет, это не годится, а это выбрось и не позорься.

Пока Эва гадала, как у него так лихо получается и научится ли она когда-нибудь так же, Арсен выудил из папки ее детсадовские снимки.

— А это что такое?

— Я решила оцифровать свои детские фотографии, — заглянула ему через плечо Эва.

— Это мама маленькая! — влезла Машка, которая вьюном крутилась вокруг Ямпольского. — Тут она в садике, я тоже в садик ходить буду, да, папа?

— Будешь, будешь, — пробормотал под нос Арсен, перебирая фотографии, а потом резко спросил безо всякого перехода: — Почему ты тут так бедно одета? У вас не было денег?

— Почему бедно? — опешила Эва и взяла у него снимок. Ничего не бедно, колготки чуть растянуты на коленках, так они у всех там были растянуты, платьице и вязаная кофточка, которую мать сама вязала. Эва ее обожала из-за двух меховых хвостиков, пришитых к краям воротничка. — Все так одевались, я в обычный сад ходила, не в частный, да их тогда, наверное, и не было еще. А если и были, то денег у мамы точно на такой сад не хватило бы. Мы обычно жили, не богато, но и нищими не были.

На следующей фотографии были сняты Эва с мамой в обнимку возле новогодней елки, Эва стояла счастливая, с улыбкой до ушей и с подарочным набором конфет в руках, а мама сидела на корточках вполоборота и смотрела на Эву.

— Мама похожа на свою маму, а я нет, — обиженно сказала Машка, забрала фото себе и взобралась на диван, чтобы вдоволь там подуться и посопеть. Это была правда, дочка не была похожа ни на нее, ни на Макара, разве что глазами. Ну и повадками, иногда ее ребенок был совершенно невыносим.

— Поздно уже, — сказал Арсен, поднимаясь с пола и отряхивая джинсы, — всем надо выспаться, завтра открытие выставки, а потом банкет.

***

— Ты уверен, что я их всех знаю?

— Конечно, я лично всех тебе представлял.

— Но я не помню никого, Арсен, какой ужас, — пробормотала Эва и тут же постаралась ослепительно улыбнуться, заметив направленный на них объектив фотокамеры одного из аккредитованных журналистов.

— Не страшно, главное, что они тебя хорошо помнят, — одними губами ответил Ямпольский.

Эва и не думала, что будет столько приглашенных. Абсолютно незнакомые люди подходили к ней, поздравляли, желали творческих успехов, но она стоически улыбалась и благодарила, делая вид, что всех знает и всех узнает.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

А потом лицо и плечи словно обожгло, Эва обернулась и увидела Макара. Он стоял у стены и смотрел на нее с легкой полуулыбкой, смотрел с облегчением, будто потерял ее и вот сейчас нашел, а у нее мурашки по телу побежали, таким знакомым и забытым был этот взгляд. Теплый. Близкий.

Точно так же Мак смотрел на нее на яхте, когда они танцевали свой первый танец на глазах у всех. Когда надевал сережки, те самые, что она отдала дочке. И когда она что-то готовила, болтая по телефону и бегая по его просторной кухне, Мак садился за стол и вот так смотрел. Когда она с ноутбуком на коленках увлеченно доделывала какую-то работу, он тоже ложился рядом на диване и смотрел. И когда она кормила Машку…

Банкет по случаю первого дня выставки проходил в этом же здании этажом выше в ресторане «Гибралтар». Порядком вымотавшаяся Эва радовалась, что оставила Машку дома, как та ни причитала и ни просилась. Ямпольский же казался отлитым из стали, то уходил, то приходил с очередной порцией гостей.

Взгляд Макара по-прежнему преследовал Эву, она поискала глазами, но Алены рядом не было. Та явилась позже, пришла уже на банкет, поздоровалась с Ямпольскими и прошла дальше, не глядя на мужа. Эва слишком увлеклась, гадая, что же произошло, и когда перед ней возникла рука, повернутая ладонью вверх, не сразу сообразила, чего от нее хотят.

— Ты потанцуешь со мной, Эвочка? — прошелестело над ухом, и она вложила в протянутую руку дрожащие пальцы.

Не стоило надевать платье с открытой спиной, но откуда ей было знать? А теперь руки Макара, припечатавшие ее к грудной клетке, жгли обнаженную кожу не хуже раскаленного металла. Она смотрела в его глаза, он не отводил взгляд, а потом Эва услышала возле самого уха:

— Я люблю тебя, Эвочка. Я тебя люблю. Только тебя…

— Не надо, Макар, пожалуйста, — она от неожиданности всхлипнула, но тут же совладала с собой и уперлась ладонями ему в грудь, — пожалуйста…

— Я тебя люблю, — продолжал он тихо, повторяя бессчетное количество раз, и тогда она сдалась, положила руки на широкие плечи и, закрыв глаза, молча слушала эти когда-то нужные ей как воздух, а теперь достаточно припозднившиеся признания.

Когда музыка смолкла, Эва сбежала в женскую комнату, чтобы никто не видел ее пылающих щек и ушей. Остывала, открыв окно и высунувшись чуть ли не наполовину. Но стоило только выйти в коридор, как ее подхватили знакомые цепкие руки и потащили к лифту. Эва попыталась высвободиться, но руки сдавили еще сильнее.

— Мы просто поговорим, Эвочка, в прошлый раз нам не дали, — Макар прижимал ее к стенке лифта, его губы были в такой опасной близости, что Эве стало дурно. Тем временем лифт остановился, и Макар уверенно повел ее — или поволок? — к двери, приложил магнитный ключ, и дверь открылась.

Они оказались в просторном помещении, верх которого был полностью стеклянный, и Эва поняла, что они находятся под самой крышей.

— Эва, я люблю тебя, — он оперся о перегородку и привлек к себе Эву, — и тогда любил, просто сам не мог понять это, и я виноват. Но я хочу все исправить, уходи от Ямпольского, я дал распоряжение юристам начинать подготовку к процедуре развода.

— Как у тебя все просто, Мак, — горько сказала Эва, отводя его руки, — хочу женюсь, хочу развожусь. Ты тогда любил Алену, а жил со мной из жалости, а теперь с тобой живет Алена, и ты любишь меня. Где гарантии, что все снова не перевернется с ног на голову?

— Из жалости? — Макар сморщил лоб и изумленно помотрел на Эву. — Кто тебе такое сказал?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Я сама слышала, — она оттолкнулась от него и отступила назад, — я слышала ваш разговор с Тимуром, Мак.

Глава 38

— С Тимуром? — Мак сморщил лоб и непонимающе уставился на Эву, а на нее разом накатили те боль, бессилие и обида, и она отвернулась к окну, обхватив себя руками.