Отец - Георгий Соловьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бутурлин отнес подушки за ширму, начесал мокрые волосы на лысинку и сел на диван.
— Садитесь рядом, Тихон Тихонович. — Он надел на нос пенсне и сказал весело: — А я почти ручаюсь, что знаю, о чем вы хотите говорить.
— Я хочу сдавать зачет.
— Но отвечать на вопросы придется мне? — Бутурлин коротко посмеялся и привалился к валику дивана спиной; видно было, что он, умывшийся и в свежей сорочке, чувствует себя покойно и привычно в своем жилище, похожем на библиотеку во время переучета. — Итак?
— Итак… — Отнякин тоже сел на диван и вытянул ноги под обеденный стол, под которым, на счастье, не было книг. — О технической политике на заводе…
— Так я и знал! — Бутурлин снова коротко посмеялся. — Сейчас ни один коммунист не может быть равнодушен к этому делу. — Он сел прямо и положил на колени руки. — Очень интересный вопрос. Сложный. И на нашем заводе болезненный… Завод — это живой организм, а всему живому постоянно грозят болезни. У человека, скажем, то печень захандрит, то нервы. И хочешь не хочешь — лечи. Так и завод.
— Болезни часто вызываются причинами извне? — осторожно, словно наводя собеседника на щекотливую тему, спросил Отнякин. — Для завода это, например, будет несоответствие плана материального и технического снабжения производственному заданию. Это зависит от гибкости общегосударственных органов.
— Вы правы. Но это не ваше открытие. Проблема явна, она обсуждается — это видно хотя бы по печати — и несомненно будет разрешена… Хотите, я вас озадачу?
— А ну-ка?
— Наступает пора решительного слома многих наших министерств. Да-да! Странно? А вспомним недавнюю историю: после восстановительного периода всего один ВСНХ управлялся и со всей промышленностью страны, и со строительством. Во второй пятилетке уже пришлось создать вместо ВСНХ три наркомата — тяжелой, легкой и лесной промышленности… А теперь у нас народным хозяйством управляет почти сорок министерств. Страшно громоздкая государственная машина. Она делала свое дело в свои времена, а теперь отжила и будет перестроена. Как это будет выглядеть? — Бутурлин взял из стопки книг том Ленина, но не раскрыл его. — Демократический и социалистический централизм — это отнюдь не значит установление шаблонного единообразия, диктуемого сверху. Единство в коренном и существенном обеспечивается именно многообразием в подробностях, в местных особенностях, в примерах подхода к делу, в способах осуществления контроля. Так учит Владимир Ильич. — Бутурлин сделал значительную паузу. — Позволю себе сказать, что в ближайшее время наша промышленность получит новые животворные… демократии, на местах будет больше свободы для инициативы.
— А до той поры заводу болеть, Леонид Петрович?
— Никак нет. — Бутурлин положил книгу. — Ленин говорит также и о том, что весь государственный экономический механизм должен быть превращен в единую крупную машину, которая работала бы так, чтобы сотни миллионов людей, в том числе и коллектив нашего завода, руководились единым планом. Иными словами, мы все обязаны соблюдать строгую государственную плановую дисциплину, понимать до конца сущность демократического централизма. И каждый из нас должен действовать так, чтобы это было не партизанщиной, а в общем государственном плане, с пониманием производственных возможностей всего народного хозяйства.
— И отсюда должна вытекать наша местная производственная политика.
— Вот-вот. Разве так уж гармонично в нашем заводском коллективе сочетаются единоначалие и коллегиальность, единоличное управление с контролем и критикой масс, власть начальника и инициатива подчиненных? — Бутурлин порылся в столе и достал папиросы. — А это и есть недальновидная партизанщина.
— Леонид Петрович, как вы относитесь к Гудилину?
— Видимо, так же, как и вы… — Бутурлин закурил и жадно затянулся, при этом лицо его стало виноватым.
«Наверное, дал зарок дома не курить, — догадался Отнякин. — Волнует его разговор».
— Вот мы люди, как говорится, грамотные, а какова наша практика? — продолжал Бутурлин. — Сегодня испытывали контрольный автомат. По идее, машина должна сортировать кольца подшипников по допускам. Взяли десяток колец и стали пропускать через автомат. И всякий раз кольца раскладываются по-разному. Машина новенькая, отлажена на совесть, а врет и врет. Дело оказалось в том, что кольца имеют овальность в 12 микрон. То есть у каждого кольца несколько диаметров, какой диаметр машина измерит, так и отсортирует. Вы знаете технолога Викторию Сергеевну Поройкову?
— А как же! Женщина серьезная. Та, что за метод доверия и сокращения контролеров ратует?
— Она самая. И знаете ли, она права. Но практически… Как видите, отличный современный автомат отказался сортировать недоброкачественные кольца. Это же варварство! Современная машина не хочет работать на нашем заводе, она протестует против изношенности станков, на которых нельзя выпускать точные детали, она протестует против штурмовщины, вызывающей порчу оборудования и нарушения технологии, она не хочет работать на заводе, где нет необходимой ремонтной и инструментальной базы; она презрительно выплюнула в лицо коллективу завода его плохую продукцию, она обвиняет нас в расточительстве металла на брак, а стало быть, в несоблюдении социалистической дисциплины.
— Леонид Петрович, это страшно.
— Да, страшно. И будет еще страшней, когда вдруг обнаружится наша сегодняшняя инертность и бесперспективность — словом, все то, что покажет отсутствие на нашем заводе настоящей технической политики. — Бутурлин сделал несколько жадных затяжек и, словно рассердившись на себя и наказывая себя за невоздержание от порочного и вредного удовольствия, дымя ртом и ноздрями, загасил недокуренную папиросу. — Недальновидная наша техническая политика привела к тому, что у нас на заводе образовались узкие места, прямо-таки производственный склероз, и там, где от завода требуется выпуск новой продукции. Это страшный симптом. Нужно быть совершенно безответственными людьми, чтобы не видеть наступления невиданного, именно социалистического технического прогресса, окончательно раскованного партией, решениями Двадцатого съезда. В народное хозяйство будут Двинуты новые, более современные машины, начиная от тракторов и кончая самолетами, и всюду будут нужны новые подшипники. А как мы на нашем заводе управимся с этим делом? Спрашиваю я вас?..
Леонид Петрович с гневом говорил о преступном систематическом невыполнении производства подшипников в том ассортименте, в котором этого требовали плановые задания, и считал пороком рапорты о выполнении планов по товарной и валовой продукции.
Бутурлин закипал все больше и больше, а Отнякин все больше и больше любовался им.
— …Вы вспомнили Гудилина. Да, это отживающий тип командира производства с его грубостью и зазнайством, но именно такие люди — самые у нас незаменимые. Если работать по пословице: «Вали валом, потом разберем», — они надежная сила в таком случае. Вы, Тихон Тихонович, уже, наверное, приметили, что на заводе бытует злое слово «нервотрепка». Так вот Гудилины — мастера нервотрепки. Но у них авторитет, накопленный годами, даже былой авторитет военных лет: они сумели обеспечить заводской продукцией фронт и тыл, и беда их в том, что они не понимают форм работы в мирных условиях и многое давят своим авторитетом. Знаете ли, Тихон Тихонович, мне иной раз кажется, что над нашим заводом висит этакий броневой купол. Шумиха с техническим прогрессом, с социалистическим соревнованием, а на деле порой очковтирательство, это самое валовое выполнение, изобильные бумажные отписки и оправдания, ну, и тому подобное — все это и есть компоненты сплава брони этого купола; он хорошо защищает от всевозможных ревизий. А под куполом то спокойствие, то нервотрепка… И этакое несколько повышенное давление отдельных авторитетов.
— Так, черт возьми, надо расплавить этот купол! — вскрикнул Отнякин. — Жарким огнем партийной критики, мобилизацией инженеров, всего рабочего коллектива, Леонид Петрович! Вы же член парткома… — Отнякин осекся и, нахмурясь, закончил: — А мне, знаете ли, вдруг показалось, что мы с вами беседуем, как какие-то критиканы-пустобрехи…
Бутурлин удивленно взглянул на Отнякина сквозь пенсне.
— Тихон Тихонович, — заговорил он спокойно. — Объясните-ка мне такую вещь: читаешь иной современный роман, в котором описывается, как создается какая-нибудь уникальная чудо-машина, создается обязательно для великой стройки коммунизма… И вот вокруг какой-то детали этой машины вспыхивает борьба новатора с консерватором. С той и другой стороны происходит угрожающее наращивание сил, но в решающей схватке новое побеждает. И вот летят вверх тормашками со своих мест инженеры, директора, крупные, вплоть до секретарей обкомов, партийные работники… Ну, и на заводе все идет как по маслу… Верите вы в это?