Закон девяток - Терри Гудкайнд

— По истечении двадцати четырех часов функции организма должны практически восстановиться, — ответил Хоффманн. — Однако я настоятельно советую этого не делать. Полагаю, нет резона лишний раз говорить вам, до какой степени опасна эта молодая особа.

— Что? Вы смеете давать мне советы? Забыли, с кем разговариваете?

Доктор испуганно дернул кадыком.

— Нет-нет, что вы! Я… я просто… хотел напомнить, что… — При виде наливающегося кровью лица Вендиса психиатр поспешил сменить тему. — Конечно, с вашего разрешения я мог бы уменьшить дозу так, чтобы пациентка была в сознании, однако не представляла опасности. Да, думаю, мы могли бы подобрать такой баланс…

— Она будет орать и визжать, когда Юрий начнет ее резать?

— Конечно-конечно! Мы просто уменьшим дозу и… Да, разумеется. — Доктор нервно крутил пуговицу на своем белом халате. — Я поменяю дозировку так, чтобы она потеряла волю к сопротивлению, но при этом полностью сохраняла сознание и… и могла визжать и орать под ножом…

— Хм-м. — На физиономию Вендиса вернулась улыбка. — Хорошо. И как скоро это произойдет?

Хоффманн облегченно перевел дух, сумев-таки реабилитироваться.

— Она будет полностью готова к вашим услугам завтра вечером, к этому же часу. — Он показал на Алекса. — А что делать с ним?

Вендис с минуту шарил взглядом по лицу молодого человека.

— Если оставить его в таком виде, вы точно уверены, что он не будет реагировать на ее вопли?

Психиатр поскреб висок, затем неохотно признал:

— Он не блефует. Торазин в таких дозах просто не позволит это делать. Сейчас Алекс лишен способности о чем-либо беспокоиться. Думаю, он и вправду предпочитает, чтобы мы убили их обоих, пока действует препарат. Такой выход был бы для него наиболее простым, если сравнивать с альтернативой. Пожалуй, ему тоже следует уменьшить дозу торазина. Наверное, это неплохая идея.

Вендис перевел взгляд на Хоффманна.

— Не исключено.

— Словом, к завтрашней ночи действие препаратов достаточно ослабнет для ваших целей, — заверил врач. — Мы все подготовим.

— Ладно, у меня есть кое-какие дела… — Вендис скользнул глазами по остальным участникам сборища. — Вы тоже не вздумайте сидеть сложа руки. Каждый из вас знает, как вызывать агонию и продлевать ее вплоть до решения поставленной задачи. Я не намерен тратить время, слушая писк парочки идиотов, пока они истекают кровью и молят о пощаде. Мне нужна информация — и как можно быстрее.

Все — кроме Алекса, разумеется, — согнулись в почтительном поклоне.

Вендис махнул доктору.

— Ну, где тут у вас выход?

Когда они удалились, народ облегченно перевел дыхание.

— Что ж, — наконец сказала Элис, — придется, видно, отложить до завтра.

Генри скомандовал санитарам и медсестре:

— Вы трое, отведите его обратно в палату. — Он плотоядно ухмыльнулся, глядя на вздернутую под потолок Джекс. — А мы с Юрием немножко поработаем над вот этой штучкой.

У Алекса едва не подогнулись колени.

Один из санитаров грубо дернул его за локоть, разворачивая к выходу.

— Топай давай.

Мысли завертелись с бешеной скоростью. Надо что-то предпринять, выиграть время. Алекс уперся и оглянулся через плечо.

— Я знаю, что завтра, после уменьшения дозы, вы заставите нас говорить. И еще я знаю, что затем вы меня убьете, и это значит, что уже ничто не будет меня волновать… Но если этой ночью кто-то из вас хотя бы пальцем ее тронет, то, когда лекарства выветрятся, я буду очень и очень недоволен. Недоволен до такой степени, что разговорить меня вам попросту не удастся. Тронете ее — и я жизнью своей клянусь, что вам придется нелегко, когда Вендис поинтересуется, как и почему вам не удалось добыть из меня нужные сведения.

— Ой-ой, — скривилась Элис. — Смотрите-ка, мы, кажется, нашли его болевую точку. Тем лучше — теперь мы знаем, куда давить.

Глаза Юрия блестели лихорадочной злобой.

— А раз он так о ней заботится, нам не нужно будет ее слишком сильно уродовать. Он сам все расскажет. — Бородач бросил взгляд на Генри. — И вот тогда уж мы с ней позабавимся. К тому же прямо сейчас тут мало чего интересного — все равно что трахать кусок мяса. Нет, куда приятнее, когда они все понимают и чувствуют.

Раздосадованный было Генри призадумался на пару секунд, затем просветлел лицом.

— Что ж, пожалуй, ты прав… Элис, я этому пациенту не доверяю. Да и наш нервный доктор того и гляди перепутает дозу. Уж очень его заботит собственная шея, хотя отвечать придется как раз нам. Мы служим его превосходительству, а вовсе не туземному лекарю. Элис, вам надо проследить, чтобы Алекс не выкинул завтра какой-нибудь фортель, однако мог хорошенько прочувствовать каждый вопль этой девицы.

Медсестра холодно оглядела молодого человека.

— Насчет доктора я с вами согласна. — Ее лицо перекосила злая улыбка. — Да, я позабочусь о том, чтобы мой пациент испытывал дикий ужас, но не мог при этом артачиться. А пока что имейте в виду: если вы ее сегодня подпортите и Алекс откажется отвечать на вопросы, я все-все расскажу Вендису, и тогда вместо нее будете висеть вы двое. Я понятно излагаю?

Генри поморщился.

— Ну ладно, ладно…

Юрий сложил руки на груди и мрачно кивнул.

Медсестра подтолкнула Алекса:

— Ну, чего встал? Шевелись!

35

Следующим утром, после бесконечно долгой бессонной ночи, проведенной за разглядыванием потолка над койкой, Алекс оделся и сел ждать развития событий. Думать он мог лишь о Джекс, о том, как она висела на импровизированной дыбе одна-одинешенька и никому дела не было до ее мук.

Генри не заставил себя долго ждать. Здоровяк, похоже, пребывал не в самом лучшем расположении духа. Это проявилось особенно ясно, когда он вздернул Алекса на ноги и принялся бить в живот. Судя по всему, Генри не хотел оставлять следы издевательств на своей жертве. Наверное, ему настоятельно посоветовали не портить призовую добычу.

Выбора у Алекса не было, приходилось терпеть. Он знал, что удары в живот способны серьезно повредить внутренние органы. С другой стороны, отвечать на побои тоже противопоказано, иначе Генри поймет, что дело нечисто и медпрепараты почему-то не действуют. А этого допускать нельзя, потому что в противном случае навсегда исчезнет надежда помочь Джекс.

И вот что плохо: сейчас Алекс был вынужден переносить всю боль, раз уж лекарства больше не действовали. Молодой человек упал как подкошенный, сраженный дикой резью в животе, от которой его чуть не вырвало. Распластавшись на полу, он корчился в судорогах и проклинал все на свете.