Тирант Белый - Жуанот Мартурель

В то время как Принцесса и Эстефания вели подобные беседы, Императрица послала за своей дочерью, ибо давно уже не видела ее. Принцесса вышла в залу и встретила там Императрицу. Та спросила ее, отчего у нее красные глаза.

Сеньора, — ответила Принцесса, — у меня сегодня весь день болит голова.

Императрица посадила ее к себе на колени и стала целовать.

На следующий день Тирант сказал Диафебу:

Дорогой брат, прошу вас, сходите во дворец, разговоритесь с Принцессой и постарайтесь выведать от ее высочества, какова ей показалась история с зеркалом.

Диафеб не медля отправился туда и встретил Императора, который отправлялся на мессу в церковь. По окончании ее Диафеб подошел к Принцессе. Та спросила его о Тиранте.

Сеньора, он отправился разрешать тяжбы, — отвечал Диафеб.

Ах, если бы вы только знали, как он вчера разыграл меня! — воскликнула Принцесса. — С помощью зеркала признался мне в любви. Но пришлите же его ко мне, ведь я должна ему высказать кое-что и не очень-то приятное.

Ах, милостивая сеньора! — сказал Диафеб. — Тирант привез сюда пылкий огонь, но здесь такого же не нашел.

Все это так, — ответила Принцесса, — до только дрова у него из мальвы[305] и все отсырели после морского плавания. Так что в нашем дворце найдется их побольше и получше, да и греют они посильнее, чем те, о которых говорите вы. Дрова эти зовутся преданностью, и до того они сухие и нежные, что утешение и радость дарят тому, кто может греться от них.

В таком случае, сеньора, сделаем вот что, — предложил Диафеб. — Если вашему высочеству будет угодно, возьмем немного ваших дров, хороших и сухих, и немного наших, негодных и сырых, и создадим из тех и других нечто целое по образу и по качеству подобное вам и доблестному Тиранту.

Ну нет! — возразила Принцесса. — Ведь две противоположности плохо соединяются в одно целое.

В таком духе продолжали они шутить, пока не дошли до покоев Кармезины. Диафеб распрощался с ней, вернулся к себе в покои и передал Тиранту весь свой разговор с Принцессой.

Когда они пообедали и Тирант проведал, что Император должен сейчас отдыхать, они с Диафебом отправились во дворец. А Эстефания из окошка увидела, как они идут. Она стремглав бросилась предупредить об этом Принцессу:

Сеньора, наши рыцари тут как тут.

Тогда Принцесса вышла в комнату для приемов. Увидев свою госпожу, Тирант с глубоким почтением отвесил ей низкий поклон, Принцесса же в ответ приветствовала его не столь любезно, как обычно. Тогда Тирант, не слишком довольный поведением своей госпожи, заговорил с ней голосом жалобным и тихим:

О сеньора, преисполненная всяческого совершенства, нижайше прошу я, ваше высочество, сказать мне, что у вас на уме, ибо прежде не видел я, чтобы вы так обращались со мной.

Поведение мое мало приятно Богу и еще меньше людям, — ответила Принцесса, — но раз уж судьбе угодно было, чтобы вы захотели новых объяснений между нами, я изложу вам суть дела, дабы обнаружились ваши неразумие и злой умысел.

Глава 128

Полагаю я, что нет в вас природного разума, потому как иначе никогда не захотели бы вы потерять своего врожденного благородства.

Ведь за совершенное вами достойны вы великого порицания и наказания. Ибо делами своими доказали, что нет у вас обычаев достойного человека, что не боитесь вы Бога, не заботитесь о добром своем имени, ни во что не ставите ценнейший дар, которым отец мой, Император, по чрезвычайной доброте своей, наградил вас в подвластной ему империи, наделив высшим титулом[306] и предпочтя всем остальным, отдав в подчинение вам всех вельмож, герцогов, графов и маркизов. Что скажут люди, когда узнают об этом? Что дочери Императора, благороднейшей сеньоре, признался в любви ее Маршал, которому Император, любя его всем сердцем и полностью ему доверяя, препоручил себя, свое добро, богатства и меня, наследницу всей империи! А вы, вместо того чтобы сохранять ко мне должное почтение, повели себя как неправый судья, поддавшись несправедливости, обману и бесчестной любви! О Маршал, какое тяжкое преступление совершили вы против Его Величества Императора и против меня! И если только расскажу я о нем моему отцу, вы потеряете вашу честь, славу, всеобщую хвалу и власть над столькими великими городами, равно как и ваш титул. А если бы и в самом деле переполняли вас все достоинства и увидели бы вы во мне какой-нибудь порок, который можно вменить мне в вину, то вам следовало бы отчитать меня вместо моего отца — из-за полного доверия, которое он испытывает к вам. Вот почему справедливо и достойно было бы мне пойти и пасть в ноги отцу, а затем предать все огласке в присутствии рыцарей и баронов, громко сетуя и жалуясь на нанесенное мне вами оскорбление, ибо не смущаясь сказали вы мне о вашей любви, словно я какая-нибудь простушка, недостойная почтения. Тогда-то все благородные сеньоры узнают, что на языке у вас совсем не то, что на сердце, и правой признают меня. Хотя, конечно, ухажеры и придворные никогда не скажут мне, что я победила, — ведь я рассказала обо всем отцу с матерью, да еще и при всех. Однако я не ошибусь, если замечу, что вы приоткрыли изнанку у плаща вашей чести, пренебрегши почтением к императорской короне. И слух об этом дойдет до всех, столь велика обида, которую вы мне нанесли.

Принцесса поднялась и хотела было уйти к себе в спальню. Но Тирант, видя, что она удаляется, стремительно подошел к ней и, удерживая ее за шаль, стал умолять оказать милость и соблаговолить его выслушать. И так просили Принцессу и Эстефания с Диафебом, что вынудили ее опять сесть. Тирант же заговорил следующим образом.

Глава 129[307]

О, добродетельнейшая из всех смертных! Вашему высочеству, должно быть, известно о значении, могуществе и великой власти любви[308], каковая движет небесными сферами, а неутомимые первосущности наслаждаются сим движением, единственно потому, что первопричина их — любовь. Элементы же пребывают каждый в своей сфере благодаря любви, которую чувствуют они, находясь на своих собственных местах. Таким образом все элементы страстно желают пребывать в тех вещах, каковые соответствуют их сущности и состоянию, а в иных местах не остаются. А посему душа моя сильно страдает, ибо я, созерцая великую и небывалую красоту, милость и благородство вашего высочества, отдал свою свободу вам во власть; а из-за бесконечных сомнений совсем лишился я рассудка. Однако теперь я вижу, что вы, ваше высочество, в жестоком гневе приговором своим хотите меня полностью уничтожить и расставляете сети моей душе, дабы укоротить мои тягостные дни. Так распорядилась фортуна, доведя меня до такого положения, потому что совершил я столь благой поступок, не поведав о нем ни единому человеку на свете. И, опасаясь, как бы мои слова не оскорбили ваше высочество, я, подталкиваемый к тому любовью, которая многих понуждает, дал вам понять о ней с помощью весьма учтивых знаков. А если б и был здесь какой недочет, отказать мне в прощении все же невозможно, ибо любовь держит меня целиком в своей власти. Так обвиняйте же Амура и пощадите меня. Соблаговолите обойтись со мной с присущими вам милостью и благородством. Потому как то, что открывается нам лишь силой любви, достойно наивысшей награды, и если бы вы не обладали столькими необыкновенными добродетелями, ни моя душа, ни мои глаза никогда бы не обрели радость от увиденного, как случилось в тот день, когда узрели они ваше высочество: покинув меня, выбрали они вас своей госпожой. Я не хочу ничего больше рассказывать, дабы не докучать вам, но желаю лишь объяснить, почему, как изволили вы, ваше высочество, выразиться, я, не смущаясь, сказал вам о своей любви. И я желаю, чтобы вы знали: ежели бы все возлюбленные Христом святые могли бы сотворить смертную девушку, подобную вашему высочеству, я бы и то признался ей в любви, и уж тем паче признаюсь вам, императорской дочери! Я уверен, что в мире сыщутся для вас рыцари более знатные и достойные, более благородные и богатые, более славные, учтивые и любезные, более мужественные в сражениях, более отважные в рыцарских подвигах (и найдется их больше, чем у меня волос на голове), однако, сеньора, я уверен также, что, живи вы на свете хоть тысячу лет, вам не встретить никогда рыцаря, пажа или оруженосца, который так бы желал чести, славы и благоденствия вашему высочеству, как я; который приумножал бы своим служением всеобщее служение вам, своей честью — вашу честь, своей радостью — вашу радость. Я же через это получу благодаря вашей милости утешение, если можно иметь утешение в печалях. Теперь вам известно, превосходнейшая сеньора, каковы моя любовь и желание служить вам. И поелику сердце мое совершило ужасный промах и стало источником огорчений для такой благородной особы, как вы, и стольких бед для меня, я сам, прежде чем солнце зайдет за Геркулесовы столпы[309], жестоко отмщу ему и собственной рукой разрублю его на две части. Одну из них отправлю я вам, дабы насладились вы свершенным отмщением, а другую — моей матери, девять месяцев носившей его во чреве, дабы обрела она последнее утешение. О прекрасный день, когда успокоится мой истерзанный рассудок, пусть же наконец погаснет твой свет, дабы поскорее свершить мне задуманное! Так и предчувствовал я, что не иначе закончу мои печальные и безутешные дни! Помните ли вы, ваше высочество, как в присутствии сеньоры Императрицы спросил я, что лучше: умереть достойно или постыдно? Вы же мне ответили, что достойно. Я не сомневался, что, если не поделюсь с вами хоть частью моих печалей и мучений, однажды ночью найдут меня бездыханным на полу моей спальни, а если же я откроюсь вам, то случится со мной то, что и произошло.