Граненое время - Борис Сергеевич Бурлак

воду, оступилась, легонько вскрикнула и, взмахнув руками широко, по-лебединому, поплыла вслед за Надеждой...

...В этот субботний вечер они обо всем поговорили по душам, все решили. Не беда, что одна из них прожила на свете больше другой на целых девять лет и что младшая только вступала в жизнь, а старшая начинала ее сызнова. Эта разница не имела теперь значения: любовь уравнивает в правах даже дочь с матерью.

Наталья принадлежала к тем женщинам, которым одной собственной радости мало. И ей сегодня было хорошо вдвойне оттого, что и Надя скоро устроит свою жизнь. Сколько таких Надь засиделось в девушках после войны... Единственное их утешение — работа, которой они привыкли жить все эти годы. Да, война стоила миллионы жизней. Но кто скажет, какой еще мерой женского счастья заплачено за победу?..

Надя ушла домой поздно вечером, в степную фиолетовую темень. И она, Наталья, проводив ее, вернулась на ковыльный берег протоки. Вода загустела к ночи, редкие всплески рыбы стали протяжно-звонкими, как нечаянно потревоженная медь. О чем-то тихо перешептывался кустарник над водой, когда с востока набегал поздний ветер. Тоненько попискивали стрижи в береговых сотах-гнездах, устраиваясь на ночь. Где-то над ближним озером лениво кричала выпь, натужно выговаривая свое «у-трумб», «у-трумб». Все медленно засыпало до первого взлета жаворонка в небо.

А Наталья Сергеевна стояла на берегу одна и думала о Наде и о Герасимове, о Витковском и о себе. Но думала она сейчас без напряжения, ни на ком подолгу не сосредоточиваясь, никого ни с кем не сравнивая. Ее мысли текли покойно, плавно, точно замедленная киносъемка. Но вот она увидела рядом с собой Павла, озорно откинувшего угол одеяла, и ее память вдруг потухла. Нет, нельзя смотреть на себя со стороны, когда ты счастлива.

Василий Синев приехал к Витковскому, как договорились, в семь часов вечера. Но, странно, дома его не оказалось, и Пелагея Романовна не знала, где он и скоро ли вернется.

— Тогда разрешите подождать, мы с ним условились, — сказал Синев, видя, что она не очень рада гостю.

— Пожалуйста, пройдите в кабинет Павлуши, почитайте что-нибудь пока.

— О-о, да здесь настоящее царство книг!

— Вытесняют они нас с Павлушей. Того гляди, кухню займут эти постояльцы. Жадный он до книг-то.

От нечего делать Синев занялся библиотекой. Тут были собраны разные военные авторитеты: Меринг, Клаузевиц, Энгельс, Шлиффен, Мольтке, Сект, Фрунзе, Фуллер, Зольдан, Дуэ, Шапошников... Неужели Витковский до сих пор штудирует стратегию, оперативное искусство, тактику? На другой полке выстроились в несколько рядов другие книги — от увесистых томов дорогих академических изданий до тоненьких брошюр практиков земледелия. Можно только позавидовать энергии хозяина, который, верно, советуется со своими  п о с т о я л ь ц а м и  чуть ли не каждый день, у которого хватает времени и для военного искусства и для сельскохозяйственных наук.

Да где же он пропал? Синев приехал к нему с твердым намерением поговорить начистоту. Но чем дольше находился здесь один, тем больше колебался.

Наконец к дому подкатил «газик»-вездеход. Синев быстро встал, глянул на часы — теперь бы, он уже вернулся к себе на стройку, если бы хозяин был поаккуратнее.

Витковский хлопнул автомобильной дверцей, легко взбежал на крыльцо и шумно вошел в комнату. Наверное, от  н е е.

— Заждался? Ты извини меня... Романовна, есть что-нибудь у нас?

— Пельмени готовы, Павлуша, — отозвалась она из кухни.

— Не беспокойтесь, мне ничего не надо, я спешу, — сказал Синев.

— Жаль. Тогда выпьем по стопке коньяку. А?

— Хорошо, выпьем.

Витковский достал из секретера початую бутылку, торжественно водрузил ее на письменный стол и пригласил его к столу.

— Так в чем дело, Василий Александрович? — спросил он, повременив немного, когда выпили. — Что привело тебя в мою обитель?

— Эхо войны.

— То есть? Не говори загадками.

— Хорошо, не буду говорить загадками... В сентябре сорок третьего, во время боев под Харьковом, вы застрелили офицера, который служил у меня в противотанковом дивизионе командиром огневого взвода первой батареи. Фамилия его — Круглов. Это был муж Журиной...

— Натальи Сергеевны?!. — Бледнея, опираясь широкими ладонями на стол, Витковский медленно поднялся.

— Ложь, — негромко сказал он, выйдя на середину комнаты.

— Ложь? Хотел бы я, чтобы это была ложь... Когда я увидел в доме Журиной фотографию лейтенанта Круглова, то не поверил своим глазам. Пришлось обратиться за помощью в министерство, в Центральный военный архив.

— Ради чего?

— Ради истины.

— Но почему вы не предупредили меня раньше?

Василий Александрович взглянул на Витковского: он ссутулился, безвольно опустил плечи, морщины на его лице углубились, синеватые порошинки резче проступили на тяжелом подбородке. Да он совсем старик! Какая перемена!

В дверях показалась Пелагея Романовна. Витковский слабо махнул рукой, и она удалилась, не сказав ни слова.

— Что же вы посоветуете мне? — неожиданно обратился он к Синеву.

— Пусть ваша совесть будет вам советчицей.

— То есть? Неужели вы до сих пор считаете меня виновным? Не верю. Кому-кому, а вам-то отлично известны законы войны...

Синев не дал ему договорить:

— Законы войны? Бросьте оправдываться!

— Не забывайтесь, полковник!

— Нет, я скажу все. Вы застрелили человека, даже не запомнив его лица: второпях сунули пистолет в кобуру и пошли дальше. Вы спокойно оправдали себя законами войны и вскоре позабыли о своей жертве...

— Я попрошу вас, Синев!

— Да если бы не ваша встреча с Журиной, вы долго бы еще ходили в праведниках.

— Это трагическая случайность. Вы не даете себе отчета! — бросил ему в лицо Витковский и хотел было выйти вон.

— Нет, постойте. Ну-ка, вспомните, как было дело. Вы ни с кем не посчитались, — ни с командиром дивизии, ни, тем более, со мной, командиром дивизиона — и безрассудно приказали снять противотанковые батареи с открытых огневых позиций в самый разгар боя и на виду у своей пехоты, чем вызвали страх среди новичков. И тут же бросились останавливать их любой ценой. Вот ведь как было дело. Вам следовало бы гордиться своими людьми, которые и в том отчаянном положении отбили немецкую контратаку, а вы их обвинили в трусости. Так неужели вас не мучает совесть?.. Ну, что ж, вы можете не отвечать мне, но ваша-то собственная совесть, рано или поздно, потребует полного ответа.

Не взглянув больше на Витковского, который стоял к нему спиной, он взял соломенную шляпу и вышел. В маленькой передней столкнулся лицом к лицу с Пелагеей Романовной. Она умоляюще посмотрела на него заплаканными глазами.

У крыльца стояли два запыленных «газика», радиатор к радиатору. Синев сдал свой назад, обогнул директорский, чуть не задев его крылом, и осторожно вырулил на середину улицы.

Проезжая мимо дома, в котором жил Захар, он