Граненое время - Борис Сергеевич Бурлак

это они выросли на плитняке, которым был выстлан пологий косогор. Они стояли будто на паркете в ожидании вальса, тихо перешептываясь между собой.

Ему сейчас никто здесь не мешал (горожане проводят свой досуг на лоне природы, а сельские жители предпочитают отдыхать дома). Он бродил по окрестным рощицам и балкам до тех пор, пока не начало припекать солнце. Тогда повернул обратно. Был час самых коротких теней: разморенный ветерок дремал на ковыле, у сурочьих нор, даже ручей замедлил бег, спотыкаясь в полусне на крупной гальке.

Витковский прислушался. Кто-то негромко, с чувством пел в соседнем колке:

Меж двумя хлебородными нивами,

Где прошел неширокий долок,

Под большими плакучими ивами

Успокоился бедный стрелок.

Женский голос то чуть взлетал над овражком, то падал наземь, затихал.

Будут песни к нему хороводные

Из села на заре долетать.

Будут нивы ему хлебородные

Безгреховные сны навевать...

Только русские могли создать такое чудо! Витковский пожалел, что песня кончилась, и побрел на центральную усадьбу.

У Дома культуры он встретился с Захаром Александровичем. Тот по-хозяйски осматривал стройку, которая уже подходила к концу: леса были сняты, оставалась внутренняя отделка. «Знает или нет?» — насторожился он, перехватив добродушный, но не в меру долгий взгляд Захара, когда тот, сняв старенькую выгоревшую кепку, с обычной своей улыбочкой приветствовал его.

— Гуляете. А я думаю, где пропадает наш директор? — весело заговорил Захар, продолжая внимательно присматриваться к нему. — Теперь в поле — рай. Есть все-таки бог на свете, несмотря на мою антирелигиозную пропаганду! Как хлеба, понравились?

— Ничего хлеба.

— Мы теперь и без наглядной агитации выполним свой план.

Витковский давно привык к тому, что этот старый профессиональный партработник, знающий цену и пропаганде и агитации, любил подтрунивать над собой.

Они шли по тротуару, проложенному вдоль палисадников, едва успевая отвечать на поклоны празднично одетых мужчин и женщин.

— Заехал я вчера в межколхозный дом отдыха «Степной маяк», — рассказывал Захар. — Место живописное. Горки, река, лес. Правит этим сказочным царством-государством бывший инструктор обкома. Спрашиваю его, как идут дела. Отвечает, посмеиваясь: «В том и беда, что у нас тут заняться нечем. Приедет, скажем, известная доярка, поживет денек-другой, а на третий заявляется в контору, требует какой-нибудь работы. Хоть ферму строй при санатории!..» Не привыкла, не привыкла отдыхать матушка-деревня. Вся жизнь в труде, в заботах, особенно у женщин, которые разве лишь на свадьбе и погуляют вдоволь. Терентьев вас, кажется, приглашал сегодня?

— Приглашал.

— Надо пойти, Павел Фомич. А то обидится. Пусть это будет, что называется, свадьба с генералом!

Витковский промолчал, покосившись на Захара. Тот выглядел сейчас прочно сбитым крепышом. Круглая лысинка, потемневшая от солнца, была искусно замаскирована прядкой выцветших волос. На лацкане пиджака поблескивал орден Отечественной войны, полученный за хлеб. Витковский в шутку называл его  п ш е н и ч н ы м, вспоминая каждый раз, как в далекие времена один рубака, преподаватель кавалерийской школы, всегда выделял среди боевых орденов  к р о н ш т а д т с к и е, которыми, по его мнению, слишком щедро награждали участников подавления мятежа.

— В том же «Степном маяке» встретил я знакомого тракториста, — продолжал между тем Захар. — Разговорились. Мы, говорит, живем теперь в своем колхозе на городской манер: перешли на денежную оплату, и если выпиваем, то в день получки, как рабочий класс! Тут у нас говорит, уже исчезла противоположность между городом и деревней!

«Нет, не знает, — успокоился Витковский, думая о своем. — Значит, брат ничего не сказал ему. А лучше бы сказал».

— Я вижу, что вас сегодня ничем не проймешь.

— Что-то сердце пошаливает. Пойду-ка я домой, поваляюсь.

Но Терентьев, увидев их еще издали, вышел на тротуар, поднял левую руку вверх, а правую энергично выбросил в сторону своего нового дома с резными наличниками, указывая им, как регулировщик, куда следует заворачивать. Пришлось завернуть, тем более что на помощь отцу поспешил сын-жених, отменный слесарь ремонтной мастерской.

— Вы же приглашали на вечер.

— График изменился, Павел Фомич. Свадьбы теперь тоже приходится справлять по графику!

— Черт побери, мы и подарки не успели приготовить, — сказал Захар.

— А лесина для матки? Чем не подарок? На ней весь дом держится!

Во дворе, под карагачом, за столами грубой плотницкой работы сидели подвыпившие гости. Они встали, расступились, встречая совхозное начальство с той деревенской искренней почтительностью, которая нравилась Витковскому. Его и Захара усадили на самые почетные места, рядом с женихом и невестой. Невеста, крупная черноволосая и кареглазая девушка, была не из здешних.

Выпили за молодых, потом за родителей, потом опять за молодых, но уже раздельным способом — тост за невесту, тост за жениха. Витковский лишний раз убедился в правоте народной мудрости: любое горе можно залить вином. Он повеселел, наблюдая, как лихо отплясывал Захар с невестой, польщенной вниманием секретаря парткома.

Солнце клонилось к закату, когда снова сели за столы. Вот тут-то добрый хозяин, сам того не желая, и подсыпал директору щепотку яда: он предложил выпить за Наталью Сергеевну Журину. Витковский поежился, как от удара, и, разом опрокинув рюмку, встал, извинился и ушел, ссылаясь на плохое самочувствие.

Так жизнь начинала мстить ему своими радостями.

На следующий день позвонил секретарь обкома и предупредил, что в совхоз едет американская сельскохозяйственная делегация. Этого еще не хватало!

Он вызвал к себе Захара. Вдвоем они составили программу однодневного пребывания гостей в совхозе. Потом он собрал в кабинете всех, кто мог понадобиться завтра. Тут были: главбух, которого он упрекнул при первой встрече за нелюбовь к зеленым насаждениям, старый зоотехник, автор идиллических заметок натуралиста в райгазете, управляющие отделениями и главный агроном Востриков. Решили, что гидом будет Востриков, неплохо владеющий английским языком.

— Вам и карты в руки, — сказал Витковский. — А мы с Захаром Александровичем останемся в тени, как «дипломаты второй руки».

Американцы прибыли на специальном самолете в сопровождении областных работников. Был с ними Осинков, который немедленно выразил свое неудовольствие, узнав, что директор всецело полагается на Вострикова.

— Смотрите, как бы наш экспериментатор не ляпнул чего-нибудь.

— Востриков знает, с кем надо вести дискуссии.

Осинков коротко и выразительно махнул рукой: не время сейчас пререкаться при гостях.

Глава делегации, видный чиновник министерства земледелия Соединенных Штатов, спрашивал мало, больше смотрел. Когда они ехали на первое отделение, он обернулся к Витковскому, сказал:

— У нас тоже есть генералы, посвятившие себя земледелию.

— У ваших генералов собственные фермы, на которых они пишут мемуары.

Востриков перевел как можно мягче. Американец улыбнулся миролюбиво и больше не произнес ни слова до самого отделенческого поселка.

Это была вторая встреча Витковского с американцами.