Когда звезды чернеют - Пола Маклейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Вытаскиваю кнопку из пробковой доски, острый кончик колет подушечку пальца, я чувствую, как повисаю на туго натянутом канате. Номер под объявлением — его номер. Клочок бумаги дрожит в моей руке; все сходится к единой точке, капельке моей яркой крови.
Осторожно держа объявление за край, чтобы не испортить ценные отпечатки или смазать остатки, я прошу у кассира за стойкой большой пакет с застежкой и аккуратно засовываю в него бумагу. Потом иду к платному телефону в глубине кафе, чтобы позвонить в офис шерифа. Мне отвечает Шерилин Ливит. Сквозь ее голос, теплый и энергичный, продолжает гудеть сирена.
— Шерилин, привет, — умудряюсь произнести я. — Это Анна Харт. Уилл где-то рядом?
— Он в поле[59]. Хочешь, чтобы я связалась с ним по рации?
— Нет, все нормально. — У меня хрупкий голос. Я перевожу дыхание. — Слушай, можешь прямо сейчас посмотреть для меня адрес по номеру телефона? Я подожду.
— Конечно.
Мои мысли дерганые, бредовые. Наконец трубку берет Леон Дженц.
— Привет, Анна. Я посмотрел твой номер. А в чем дело?
— Пока сложно сказать. — Я снова вне тела и все же продолжаю говорить. — Проверяю один след. Что ты нашел?
— Этот номер зарегистрирован в арт-центре Мендосино.
«Он прямо здесь, в нескольких кварталах. Ну конечно».
— А фамилия известна?
— Никаких фамилий. В студиях есть телефоны, и это один из них. Постояльцы много суетятся.
— Мы знаем, какая студия?
— Номер четыре. С чем, по-твоему, ты столкнулась?
— Вероятно, новый свидетель. — Я без усилий вытаскиваю ложь из пустоты. — Я сообщу, если что-нибудь прояснится.
Ты сможешь передать сообщение для Уилла? Пусть приезжает в арт-центр, как только сможет вырваться, я буду ждать.
— Передам, конечно.
Глава 61
Через несколько минут я паркуюсь, оставляю Сверчка на заднем сиденье и подхожу к кучке построек, стоящих здесь еще с пятидесятых. В большой постройке располагаются двенадцать пронумерованных студий, которые используются в качестве жилья и мастерских преподавателями и художниками. Шесть сверху и шесть внизу, с широкой изогнутой лестницей между ними.
Студия номер четыре невыразительна и тиха. В пыльное окошко слева от входа вставлено витражное стекло, которое швыряет на бетонный пол смазанные краски, красные, синие и желтые шары.
Я стучу и не получаю ответа, потом пробую ручку, но дверь заперта. Пытаюсь заглянуть в окна, но они покрыты слоем пыли, паутины и мушиных следов.
Галерея, куда туристы приходят покупать раскрашенные вручную флюгеры и выдувные стеклянные пепельницы, еще закрыта. Поблизости нет никого, только садовник стоит на коленях, окапывает хосту острой лопаткой — пожилой мужчина, я его не знаю. На нем рабочий комбинезон и бейсболка, из-под нее торчат пряди седых волос.
Подхожу к нему, показываю себе за спину.
— Вы не знаете, кому принадлежит та студия? Номер четыре.
— Стоит пустая, но в конце месяца должен приехать новый практикант из Портленда. — Он опирается испачканными землей руками о колени. — А кого вы ищете?
— Художника, который съехал.
Его очки мутноваты, но взгляд острый. Плечи широкие.
— Его аренда истекла, но все документы в офисе. А что? Что вы хотите узнать?
Я вижу, что пробудила его подозрительность. Наверное, я действительно выгляжу подозрительно с растрепанными волосами и в мятой одежде. И задыхаюсь. Хоть и понимая, что нужно сбавить темп, убедить мужчину, что я не угроза, я думаю только о том, чтобы открыть ту дверь. За ней может быть мужчина, который убил Шеннан, а потом похитил Кэмерон. Там могут быть его отпечатки на телефоне, его имя на визитке, счете или картине.
— Кто ваш начальник? — Я присаживаюсь на корточки, чтобы не смотреть на него сверху вниз. — Мне нужно попасть в эту студию. У кого ключ?
— Я и есть начальник. Стэн Уилкс. Так что тут происходит?
У меня уходит несколько долгих минут, чтобы объяснится и убедить Стэна пустить меня внутрь. Наконец он кивает, медленно, как черепаха, и встает, отряхивает колени. Засовывает руку в карман и вытаскивает мастер-ключ, маленький и скругленный, с кусочком красной веревочки.
Мы вместе идем к студии, он отпирает дверь. Его большая тень ложится на притолоку и боковину.
— Ступайте прямо.
Делаю шаг — и вдруг понимаю, что Стэн при всем его возрасте вполне может быть тем, кого мы ищем. Он крупный мужчина, все еще способный причинить вред другому. Не задумываясь, я резко оборачиваюсь.
Он пораженно отшатывается, вытаращив глаза. Я вижу в них его возраст. В глазах, в его руках и морщинах. Он просто старик, и я его напугала.
* * *
Когда Стэн уходит, я прикрываю дверь, чтобы разделить пространство. Комната — неприветливый прямоугольник футов в двадцать или двадцать пять. На бетонном полу трещины и темные пятна. Кляксы масляной краски. Вдоль стены деревянный верстак, тоже потертый и поцарапанный от долгого использования.
Выключатель не работает, но в крыше три округлых фонаря из оргстекла. Свет проходит сквозь них молочными конусами, в которых плавают, будто намагниченные, пылинки. Комната пуста, но в ней есть следы былых жильцов. Стены источают резкий, почти медицинский, запах льняного масла и гуаши. Печь для обжига почернела. В углу прислонен мольберт. Одна из его ножек болтается, как сломанная конечность.
Мне хочется, чтобы это пространство могло поговорить со мной, рассказать свою историю. Была ли здесь Кэмерон? Она позировала, прихорашивалась? Молила о любви или о своей жизни? Звонил ли ей похититель по желтому узкому телефону у дверного косяка? Тому самому, у которого провод заплетен, как змея? Здесь ли она впервые встретилась с похитителем? В какой момент он начал затягивать ее в свою извращенную фантазию?
Я все еще не отрываясь смотрю на телефон, когда слышу за спиной какое-то трепыхание. Оборачиваюсь. Никого нет, но звук — словно мягкий молоточек, бьющий по стене или трубам, — продолжается. Он доносится из шкафа в глубине комнаты.
«Кэмерон», — думаю я и подхожу к дверце. Это вовсе не шкаф, а темная шлакобетонная кладовка. Стены серые, пористые и пахнут влагой. Воздух густой и влажный настолько, что его можно пить. Глотать кусками. В углу, над маленькой проржавевшей раковиной, со стропил слетает какая-то птичка, пугая меня, и начинает отчаянно биться в стены. Серо-белые крылья смазаны в лихорадочных взмахах. Птица влетела во фрамужное окно и теперь не может выбраться.
Я ощущаю ее усилия так, словно она бьется мне в грудь, а не в бетон стены. Вся ее паническая энергия
