Война (СИ) - Шепельский Евгений Александрович

Я кивнул Алым, Гицоргена схватили под мышки и потащили к лестнице.

Все-таки он тупой мужлан. Шпион-дешевка. И этого урода я боялся?

Бейдар поднял шапочку, отряхнулся, однако ораторский запал в нем, конечно, пропал. Он что-то бормотал себе под нос.

А я стоял посреди коридора и думал.

Если принять во внимание, что мумификация препятствует разложению, значит можно предположить, что мечи и доспехи в гробах в достаточно хорошем состоянии. А еще железные ставни-заслонки, и отсутствие сырости… Что-то сразу пойдет в дело, что-то придется обточить, что-то — перековать, в самых запущенных случаях — оружие и доспехи пойдут на переплавку. Но в целом — в крипте храма Ашара скрывался огромный Клондайк, внутренний резерв — финансовый и оружейный, на который просто необходимо наложить лапу. Уцелевшие Растары возражать, по ясной причине, не будут, с прочими фамилиями… Я договорюсь и с ними, пообещав им халявные места рядом с имперскими мощами.

Железо. Оружие. Драгоценности.

Все, что нужно для войны

Все, что нужно для победы.

Придется тебе, Аран Торнхелл, стать официальным расхитителем гробниц.

*Официальное отречение от престола.

Глава 37

Глава тридцать седьмая

С утра во дворце подозрительно тихо, придворные попискивают как мышки и жмутся к темным углам, откуда стреляют на меня бусинками глаз. Подозреваю, слухи о моей скорой абдикации просочились от господ послов на похоронах, и за вчерашний вечер разлились по всем закоулкам Варлойна.

В Санкструме не в обычае устраивать поминки, так что наш похоронный поезд вернулся во дворец изрядно прореженным. Дорогие гости разъехались по домам, хотя многие и многие, едва мы поднялись из крипты, пытались принести мне соболезнования. Как и в нашем мире, соболезнования сильным мира сего преподносятся с целью саморекламы — авось сильный тебя отметит, запомнит, что в последующем может принести значительную пользу.

Когда я уже садился в карету, меня нагнал Омеди Бейдар; двое кардиналов за ним, отдуваясь, несли сундучок. В нем оказалось ровно две тысячи золотом. Просто чудо расчудесное! Как видно, послы приказали Бейдару меня умаслить, они все-таки полагали, что я спешно выдираю деньги откуда могу, покуда кормушку не прикрыли. Я прибавил еще тысячу и вечером под расписку отдал средства Ричентеру, пусть распределит среди семей Алых, что погибли. Сказал еще следующее: все семьи тех Алых, которые пали от рук Нечестивых, берутся под опеку короны. Это значит: ежегодный пансион, а дети могут рассчитывать на учебу при Университете. Он благодарил и, в свою очередь сообщил сухо, что о Нечестивых я больше могу не вспоминать.

— Оставили одну бабу, — сказал еще суше. — Ребра у нее сломаны, дышит еле-еле.

Та самая, что пыталась убить Амару…

— От прочих ничего не узнали толком…

Значит, перед смертью их подвергали тяжким пыткам.

— Лейтенант, — произнес я. — Я поговорю с Хватом и с этой… убийцей. Но, скажу вам по секрету… Впрочем, к черту секретность: расскажите об этом всем Алым! Но не сейчас, а через… В воскресенье расскажите. Так вот: истинные заказчики акции в доме Реннира Доловаца — послы Адоры и Рендора, Сакран и Армад. Пытаются меня устранить, подозревают, что я не хочу отдать корону… Работают на упреждение.

Сказал и подумал: а ведь правда, послы через подставных лиц наняли целое киллерское бюро, препоручив его заботам Хвата, с которым, явно, имели давно налаженный контакт. А вот чего я Ричентеру пока не сказал, так это того, что кто-то из Алых был, несомненно, подкуплен, и сообщал послам все новости, какие только мог узнать… Скорее всего, он не высокий чин, о том, что я намерен сохранить корону, знают только Бришер и Ричентер, и им приказано не трепаться. Когда прибудет Бришер — я сообщу ему о подозрениях, дальше пусть сам копает, шпиону нужно будет устроить ловушку.

Ричентер напряг плечи:

— Но вы же не собираетесь… сдаваться?

— Даже и не думаю, — ответил я.

Ричентер одобрительно кивнул. Горцы, как и степняки, никогда не приняли бы моей сдачи после громких слов о победе, и, яви я им слабину, мгновенно перестали бы меня уважать. Я могу лавировать в определенных пределах, но мне запрещено публично демонстрировать страх, малодушие, слабость.

Ох, тяжела ты, шапка политика…

И очень одиноко мне без Амары.

— Нужен еще бочонок виски, лейтенант, — сказал я. — Срочно. Сегодня. Можете из своих запасов. Я заплачу золотом.

Спал без снов, зато просыпался раза три, задыхался. Апноэ, остановка дыхания во сне… На Земле с таким не сталкивался, а вот Торнхелл, увы, был подвержен в моменты острейшего стресса. Три дня на все про все, а там — или пан, или пропал, такой цейтнот вгонял не то что в стресс, а буквально сводил с ума.

Кот сторожил меня, лежа в кресле, и всякий раз, приподняв голову от подушки, я наталкивался на два внимательных, блестящих и круглых глаза. Известно, что кошки связаны с потусторонними силами, так что Шурик, полагаю, оберегал меня не только от внешних угроз вроде достопамятной змейки.

Когда я, наконец, выбрался из кровати, кот с видом смертельно уставшего человека пыхнул носом, перепрыгнул на кровать, где вытянулся и по-настоящему задрых.

Завтрак дожидался на столе в кабинете. Туда же Блоджетт доставил почту. Среди бумаг оказалось письмо от великого прозреца, его подбросили в бумаги одного из моих секретарей. Написано, как всегда, емко, в завывающе-пафосном стиле:

«Рати мои несметны. Бойцы мои закалены. Скоро я двину их к Норатору. Тебе не укрыться от Месяца Жатвы. Заклинаю: не принимай корону, если хочешь жить…»

Содержательные угрозы. Я нервно усмехнулся. Прозрец не дурак, но не понял, что, заклиная меня не принимать корону, ненароком выдал, что работает на Сакрана и Армада, или, по крайней мере, является их союзником. Ай-ай-ай, прозрец, так проколоться! Никакой ты не прозрец, а хитрый сукин сын, вошедший в коллаборацию с Варвестом. Что тебе пообещали, а? Или — что ты пообещал? Ничего, и до тебя доберутся мои длинные руки.

Гицорген уже дожидался в приемной: чистый, умытый, в прекрасном серебристом кафтане. Во взгляде необузданная энергия, лишь круги под глазами демонстрируют, что спал не очень, что похмелье все-таки крепко держало за горло всю ночь.

В принципе, можно приказать арестовать этого мужланистого хитреца, но ведь тогда Сакран и Армад окончательно убедятся, что я не стану отдавать корону. Пока Гицорген при мне, они лишь подозревают, а вот попытайся я от него отделаться буквально, их подозрения перейдут в уверенность, и тогда планы мои могут пошатнуться. Как минимум, под вопросом окажется план заманить экспедиционный корпус в старый порт. В общем-то, Гицорген мне сейчас даже полезен — я могу через него сливать дезу послам, и это очень хорошо. Сами не ведая того, они подбросили мне чудесную возможность влиять на их решения.

К счастью, вчера, пока барон отсыпался, я успел отдать кое-какие приказания.

Перформанс Гицоргена в крипте был как минимум забавен, но я счел долгом его пожурить — мягко, будто демонстрируя неуверенность, неспособность обуздать человека более сильного, чем я. Мямлей выступил, говоря проще.

— Насчет голых женских ног — я с вами солидарен, но во всем остальном… Опозорить захоронение… В такой день…

Глаза барона озорно блеснули:

— Ну вы же сами сказали, господин архканцлер: вам на родичей того, с высокой колокольни, разве нет?

Я не ответил. Гицорген играл с огнем, дерзил почти открыто, щупал пределы моего терпения. А я смолчал, пусть думает что я тряпка. Интересно, поверит?

— Куда сегодня, господин архканцлер? — спросил Гицорген с интересом. — К девочкам либо в игорный дом?

— Гулять по Варлойну. Скоро я навсегда его оставлю. Хочу насладиться последними днями власти.