Слепой - Вера Петрук

Пусть зима длится вечно.

Под конец первого месяца заточения Арлинг попытался молиться – конечно, не за прощение своих грехов. Так как почти все молитвенники к этому времени были разорваны и выброшены, слова пришлось вспоминать. Это оказалось труднее голодовки. И хотя Регарди всегда ходил в храмы, выполняя обязательные ритуалы, в бога он не верил, считая религию человеческой фантазией, которая кому-то облегчала жизнь, а кому-то портила. А вот Даррен в Амирона верил и, бывало, до хрипоты убеждал Арлинга, что бог существует вне зависимости от того, верят в него или нет. Раньше Регарди злился, считая, что друг издевался над ним, но теперь он понимал, что Даррен просто научился носить маски.

Если бы у него была вера, то Арлинг провел бы все это время в молитвах, как того хотел отец. Но притворяться перед самим собой оказалось сложной задачей. Ему было легко разыгрывать верующего перед отцом, императором и придворными, исповедоваться жрецам, сочиняя сказки о своем почти примерном поведении, давать лживые клятвы во имя доброго бога и молиться перед приемом пищи во время торжественных приемов. Это было модно и приносило неплохой доход, так как за каждое проявление благочестия полагалась денежная премия от Элджерона.

Но в келье он был один. Некому было хвалить или осуждать его, не было жрецов, которые лили бы в уши сладкий мед угодных Амирону речей, не горели священные огни и не благоухали белые лилии, которыми украшались храмы во время богослужений. «Верить очень просто», – убеждал он себя. Стоит только представить, что Амирон действительно существует где-то там, в раю, а может быть на небе, солнце или сорок первом, последнем, облаке света. Как там говорил Верховный Жрец? Прими бога сердцем, а не разумом, открой ему свои чувства и помыслы, и он примет тебя. То есть, с богом нужно быть честным. Это сложно, но ради Магды он смог бы пойти и не на такое.

Дождавшись, когда на его части неба появилась луна, Арлинг встал на колени, повернулся лицом к окну, и прошептал:

– Взываю к тебе, услышь меня, всесильный Господь! Ты ненавидишь всех, творящих зло и беззаконие. Погуби их своей мощью и яростью. Величественно имя твое по всей земле, а слава простирается выше небес! Отомсти врагам и предателям, погуби нечестивых! Наведи, Господи, страх на них! Пусть знают они, что согрешили и заплатят кровью за свои злодеяния! Воздай им по злым поступкам их, покарай мечом и закрой врата рая!

Тут Арлинг остановился, поняв, что собирался просить Амирона о милости для Магды, но произнес то, чем постоянно была занята его голова – местью.

Прижав руки к сердцу, он предпринял новую попытку.

– Великий Боже! Милость твоя – до небес, истина твоя – до облаков! Не оставь Магду Фадуну, Господи, не удаляйся от нее! Спаси ее, Господи! У Магды чистое сердце и праведный дух, не отвернись, Боже! Сокруши врагов ее, и я буду вечно славить тебя за то, что ты сделал.

Арлинг замолчал и прислушался. Ему показалось, что молился он искренне. Должен ли Амирон послать какой-нибудь знак, что молитва его достигла, и просьба будет исполнена? Регарди внимательно оглядел келью и небо, но ничего не заметил. Мебель не двигалась, звезды не падали и таинственные огни не зажигались. Может быть, добрый бог хотел, чтобы он произнес свою первую в жизни искреннюю молитву не шепотом, а так, чтобы было слышно на весь этаж? Глубоко вздохнув, Регарди закричал, но оборвал себя на полуслове, крепко зажав рот.

Его душил смех, который был самым искренним чувством за эту ночь. Какая нелепость! Молитвы делали человека слабым. Их придумали жрецы, чтобы править человеческими страстями. Молится тот, кто боится творить свою судьбу сам и надеется, что добрый Амирон ему поможет. Есть бог или нет – не имело значения. Религия была не для тех, кто решил сражаться за свою правду. Вера в себя – вот путь, которым он шел раньше и с которого не свернет, что бы ни случилось.

Неожиданно Арлингу захотелось увидеть свое лицо. Ему нужно было взглянуть себе в глаза, чтобы понять, что он еще не сошел с ума. Заметавшись по комнате в поисках блестящих предметов, и ругая монахов последними словами, Регарди вдруг наткнулся на ведро воды, которое ему принесли для вечернего умывания, но к которому он так и не притронулся. В последнее время Арлинг часто забывал о таких вещах, как гигиена, предпочитая выливать воду в коридор через дверной проем.

Подтащив деревянную лохань к окну, Регарди поставил ее в полоску лунного света и медленно заглянул внутрь. Видно было плохо, но то, что ему было нужно, он различил.

Магда восхищалась его глазами, утверждая, что в них живет небо, умытое грозой. Но сейчас они были мертвы, как и все его лицо. Щеки и подбородок, которые он всегда тщательно брил, заросли, кожа потускнела, превратившись в серый пергамент, а волосы свисали на лоб липкими сосульками, потемнев от грязи. Еще у него появились щеки и наметился второй подбородок. Сидение в келье и обильная пища, на которую он усиленно налегал после голодовки, сказались на внешнем виде. Только теперь Арлинг заметил, что уже давно перестегивал ремень на несколько дырочек вперед. Еще немного и он не сможет влезть в брюки.

И все-таки пусть весна придет не скоро. Он даже начал верить в то, что его пребывание в келье магическим образом связано с задержкой весны. Чем больше он будет сидеть здесь, тем дольше Белая Дама будет гулять по дорогам Согдианы.

Но однажды он проснулся от странного шума, которому долго не мог найти объяснения, пока не выглянул в окно. На улице шел дождь. Крупные тяжелые капли срывались с неба и улетали в бесконечность. Их было слишком много, чтобы поверить во временную оттепель и таяние снега с крыши.

Арлинг просунул ладонь сквозь решетку и набрал полную пригоршню дождевой воды. Она была кристально прозрачной, с хрустальным звоном и изумительным ледяным вкусом. От нее ломило зубы и пахло травой. И хотя он уговаривал себя, что дождь – это зло, которое принесет смерть, его душа ликовала. Дождь – это весна. А значит, за ним скоро придут.

На этот раз он не ошибся. Долгожданный звук открываемых дверей прозвучал для него гимном свободы. На пороге стоял Холгер, и слезы текли по его сморщенному от старости лицу. Раньше Арлинг думал, что освобождение заставит его рыдать от счастья, но он лишь кивнул слуге и гордо вышел из клетки.

А сейчас он с ненавистью смотрел на текущие ручьи. Все было кончено. Гордость и смысл жизни растаяли вслед за сугробами и корками льда на лужах. Звуки нового мира утонули в глухом облаке, которое окутало его после новостей Холгера.

Старик знал, что хотел услышать Арлинг, но врать не стал. Магду казнили месяц назад в Мастаршильде. В самой деревне почти никого не осталось. Старосту, охотника Ларса и мясника Фадуну сослали на каторгу в далекий сикелийский город Иштувэга за участие в заговоре. Наместника убрали, назначив на его место одного из людей Понтуса.

– Не верю, – сказал в ответ Арлинг, удивляясь своему равнодушию. Почему он ничего не чувствовал? Ни боли, ни злости, ни ненависти? Будто Холгер только что сообщил ему о смерти любимого пса, который умер, подавившись костью. Жалко, а что поделаешь? Регарди не понимал себя. Его тошнило от обилия свежего воздуха и солнечного света. Он ослаб после заточения в монастыре делавитов, но не это было причиной его странного отношения к вести о смерти Магды. Конечно, он поверил Холгеру. Ведь, старику не зачем было ему лгать. Может быть, вместе с телом ослабли и его чувства? Но нет, он по-прежнему любил Магду, и это было единственное в его жизни, в чем он не сомневался.

– Холгер, мне нужно видеть, – потребовал он, проигнорировав злой взгляд Бардарона. Воин давно перестал для него существовать, превратившись в обшивку каретных кресел.

Старый слуга испуганно помотал головой и участливо погладил Регарди по руке. Было бы странно, если бы он согласился показать ему могилу Магды. Старик жалел его, не подозревая, что жалость была последним чувством, в котором Арлинг нуждался.

Весна до неузнаваемости изменила дорогу, но когда они свернули на Большой Западный Тракт, Регарди стиснул зубы от внезапно нахлынувших воспоминаний. Он знал здесь все – каждый куст, каждое дерево, каждую выбоину. Сколько раз он с нетерпением считал повороты, мечтая, чтобы время остановилось, и у них с Магдой была целая ночь, а не те несколько утренних часов, которые оставались до того, как ему нужно было снова возвращаться в город.

Когда они въехали в окрестности Тараскандры, Арлинг все решил. На обратном пути его не охраняли так тщательно, как по дороге в монастырь, да и сам Регарди не подавал поводов для беспокойства. Ведь все было кончено, и это понимал не только он.

Когда до Мастаршильда оставалось несколько часов, Бардарон сообщил, что им придется воспользоваться обходным путем. На тракте бушевала банда Лесных Псов, а им не нужны были неприятности. Разбойники, как же! Как трепетно они щадили его чувства. Неужели, отец позаботился? Арлинг сделал безразличный вид и погрузился в привычную апатию.