Как крестьян делали отсталыми: Сельскохозяйственные кооперативы и аграрный вопрос в России 1861–1914 - Коцонис Янни

В условиях страха перед эксплуатацией и сомнений относительно способности крестьян быть ответственными переписки долгов стали наилучшим решением. Инспектор по Вятской губернии призывал своих коллег воспринимать нарушения закона как «явление закономерное», как отражение бедности и беспомощности, охвативших большую часть русской деревни. Инспектор, обслуживающий Архангельскую губернию, был озабочен лишь тем, что незаконность такой практики могла быть слишком очевидной. Обнаружив, что одно кооперативное правление, не таясь, осуществляло переписки долгов по ссудам, он посоветовал председателю удлинить временной интервал между выдачами ссуд одному и тому же члену так, чтобы операция не выглядела «перепиской»[504]. Нередко инспекторы предоставляли ссуды для промежуточных операций, чтобы покрыть просроченные ссуды Госбанку; это означало, что Банк сам возвращал себе ранее выданные ссуды[505]. И даже Центральный комитет по мелкому кредиту в Петербурге признал, что не возбуждает исков даже по самым серьезным случаям невыплаты, которые попадали в поле его зрения[506].

Все сомневались, что крестьян в принципе можно сделать ответственными, и поэтому удаляли из кооперативной практики механизмы, которые могли бы усилить ответственность, — тогда кооперативные активисты могли считать членов товариществ ответственными за собственную безответственность. Один инспектор сделал выговор правлению за беспорядочное распределение ссуд, чем и объяснялось большое количество невыплат; потом он же сделал выговор другому правлению за то, что «ссуды выдаются исключительно в соответствии с материальным положением заемщика». Один из инспекторов признавал, что такая альтернатива критерию богатства, как характеристики «трудовой» и «производительный», слишком расплывчата, чтобы члены взяли ее в толк; суть урока, по его мнению, была не в условных критериях, а в опасности того, что рядовым крестьянам разрешат управлять кооперативами[507].

Еще более показательным является опыт тех немногих должностных лиц и инспекторов, которые пробовали укрепить строгую дисциплину в кредитных отношениях. Непреодолимыми препятствиями на их пути стали крестьянские ожидания и перевес противоположного мнения в среде коллег. Когда инспектор из Самарской губернии А.К. Петропавлов нашел, что члены одного из товариществ не имеют никакой возможности заплатить долг Государственному банку, да еще и требуют вторую ссуду, чтобы перераспределить деньги заново, он заявил, что отказывает им в дальнейших ссудах в качестве урока на будущее. Разговаривая затем с крестьянами, он понял, что его и их воззрения на дело в корне различны, поскольку крестьяне давно уразумели, что они не будут считаться ответственными заемщиками. Разрешив однажды переписки на немалые суммы — практику, которая в любом другом контексте носила бы «преступный характер», — уже было чрезвычайно трудно требовать выплат долгов в срок[508]. «Происходил обычно… обмен мнений, который я бы назвал разговором двух незнакомцев. С одной стороны [крестьянами. — Я.К.], выражалась надежда, иногда просьбы и мольбы о помощи… с указанием нравственного обязательства, если не юридического, в дальнейшей поддержке, которую должен оказать Банк, после того как допустил товарищество к открытию и оказал первую помощь; с другой стороны [инспекторов. — Я.К.], выражались не менее горячие упреки в отсутствии самодеятельности, в нежелании и даже неспособности понять настоящие цели кооперативного учреждения и стать на ту точку зрения, которой держится Государственный банк»[509].

Один бдительный инспектор из Екатеринославской губернии действительно аннулировал ссуду, но тут же обнаружил, что губернское земство выделило новые суммы, чтобы покрыть крестьянские долги; это означало, что земство заплатило Государственному банку за крестьян. Когда инспектор вступил в полемику с представителями земских касс, они сказали ему, что лишить крестьян кредита будет «вредно»[510]. Что касается тех сумм, которые земства предоставляли кооперативам, то земские собрания и их агенты вообще не обнаруживали склонности возвращать их. На Съезде деятелей по мелкому кредиту, проходившем в 1912 г., представитель Государственного банка И.В. Девеки резко критиковал земства за препо-дание крестьянам неправильных уроков. «[Земские. — Я.К.] кассы не приучили население к правильному пониманию их задач — они развивают только “переписку”; если в настоящее время касса приучает население к переписке обязательств, то это в будущем времени ляжет тяжелым бременем и на кассу и на население». В хоре протестов, последовавших в ответ на замечания Девеки, ни один из ораторов не отрицал, что переписки были повсеместны, а земства сквозь пальцы смотрели на невыплаты. Вместо этого делегаты от земств защищали кассы как учреждения, которые предоставляют деньги бедным крестьянам, и польза от этого вполне оправдывает их существование. Один оратор заметил, что быть чрезмерно строгим при взыскании долгов — недостойно, и счел оскорбительной ремарку о том, что кассы хорошо бы преобразовать в тип «ссудной лавочки» со всеми присущими ей чертами мелочности и ростовщичества[511].

Социокультурные воззрения кредитных инспекторов были схожи со взглядами земских деятелей. Когда один из ораторов заявил Съезду инспекторов, что строгость в возврате ссуд «дисциплинирует массы» и является необходимым воспитательным инструментом, коллега-скептик потребовал, чтобы он или кто угодно из присутствовавших привел хотя бы один пример, когда коллективная ответственность при возврате ссуд принесла пользу; никто на съезде этого сделать не смог. В том же роде выступал и А. Балаев на Вологодском кооперативном съезде, риторически призывая делегатов честно ответить на вопрос: «Сколько у вас переписывается ссуд?» На Съезде деятелей по мелкому кредиту земский представитель жаловался на «строгость» Государственного банка при взыскании долгов и призывал инспекторов делать послабления. Случайный делегат-крестьянин тут же вставил следующее замечание: «Но это правило проводится, повидимому, не везде: наше товарищество существует шесть лет, и Государственный банк ни разу не предъявлял требования о погашении обязательств товарищества». Петро-павлов жаловался, что Госбанк сначала просил его быть «строгим», а потом препятствовал ему отзывать ссуды: «Установилась особая тенденция воспитать и создать тип инспектора-народника, горячо преданного интересам того дела, которому он служит»[512].

И совсем неудивительно — это показывают и статистические обзоры, — что члены кооперативов считали эти учреждения благотворительными, то есть чем-то посторонним: «благотворительными учреждениями отдельных влиятельных людей», которые спонсировали их; «частными банками», работающими по незнакомым правилам; «отделениями Государственного банка»; специфическими формами посторонней помощи или «ссудной лавочкой»[513]. На вопрос анкеты: «Считаете ли вы кооператив своим собственным делом?» — 73 из 107 кооперативных правлений Ярославской губернии ответили, что члены считают свои товарищества «государственными учреждениями», «казенными банками» или «доходными кассами». Один респондент ответил подробнее: «Громадное большинство нашего товарищества состоит не из товарищей, а из заемщиков, то есть людей совершенно чуждых интересам товарищества, людей которых лишь одна нужда заставила войти в товарищество и занять у него денег. Такие люди совершенно не интересуются делом товарищества. Весь интерес их заключается в том, сколько можно “урвать” у товарищества в ссуду». Во Владимирской и Ярославской губерниях рядовые члены называли кооперативы «Петр Иванович», «Иван Сидоров» или «Савелий Матвеев» по именам членов правлений, а в одном случае «Комиссаров» по имени управляющего фабрикой, в кабинете которого хранились их бухгалтерские книги. Они также называли кооперативы «банками», «кассами», «кредитками», но никогда «кредитными товариществами»[514].