Как крестьян делали отсталыми: Сельскохозяйственные кооперативы и аграрный вопрос в России 1861–1914 - Коцонис Янни

Витте отвечал, что меры, предложенные Дурново для евреев, были уже проведены в жизнь для всего сельского населения (включая изоляцию эксплуататоров от производителей, введение предельных ставок ссудных процентов и запрет на имущественный залог). Таким образом, Витте согласился с тем, что исключительно еврейские учреждения не следует разрешать, но не потому, что евреи сильно отличались от всех остальных, как утверждал Дурново, а именно потому, что они были такими же, как все прочие, и те же самые правила, которые применялись к крестьянам, теперь должны были применяться к смешанным учреждениям с участием евреев[475]. Лидеры еврейских коммерческих и культурных обществ, которые обратились к Витте с протестом по поводу невыгодных евреям правил, приводили те же самые аргументы. Представитель Еврейского колонизационного общества (ЕКО), который стремился побудить евреев «стать ближе к земле» и таким образом сделаться «производительнее» в глазах не-евреев, вмешался в дискуссию и указал, что еврейские труженики в России столкнулись с «эксплуатацией» со стороны ростовщиков и торговцев и нуждаются в государственной защите, предоставляемой остальному трудящемуся населению[476].

Так или иначе, утверждалось, что еврейская социальная динамика существенно не отличается от крестьянской, потому что динамика эта универсальна. Виленский генерал-губернатор (а чуть позднее — реформистски настроенный министр внутренних дел) П.Д. Святополк-Мирский лично отстаивал этот тезис в августе 1903 г. Он соглашался с тем, что с обособленностью нужно бороться, но предложил, чтобы это делалось посредством государственного надзора (как единственного способа отличить трудящиеся элементы от нетрудовых) и сопровождалось удалением меныпин-ства еврейских «эксплуататоров» из массы еврейских трудящихся. Он советовал разрешить отдельные еврейские кооперативы при условии, что они будут находиться под тем же всесословным контролем, что и другие учреждения[477].

В августе 1905 г., среди несущихся отовсюду революционных требований о равенстве прав всех национальностей и вероисповеданий, новый министр финансов Коковцов обратился к кооперативной политике, чтобы выработать компромиссное решение. Развивая аргументы Витте, он предложил, чтобы в больших городах правительство запретило существование обособленных учреждений для отдельных групп; вместо этого индивиды должны были быть «распределены между ними [кооперативными учреждениями. — Я.К.] по ремеслам или по иным родам занятий, по частям города и т. п., но не по национальным или вероисповедальным различиям». Но эта мера предназначалась только для больших городов, и вновь универсалистская база рассуждений Витте оказалась неприменима к сельской России: крестьяне в целом оказывались слишком «неразвиты», в то время как евреи в целом были, наоборот, слишком «развиты» — и, следовательно, являлись «хищниками». У Коковцова сельские евреи вновь обращались в «инородцев»: «Безусловная одинаковость отношения Государственной власти к евреям и к русскому коренному населению могла бы быть оправдана только в том случае, если бы с обеих сторон, одинаково, не было стремления к преобладанию, и на самом деле такого стремления со стороны коренного населения нет, а в евреях оно, несомненно, есть. Условия для свободного соревнования народностей у нас слишком неодинаковы, и масса населения, по историческим причинам, недостаточно развита для того, и в известных отношениях должна быть признана гораздо слабее некоторых»[478]. «Слабость» крестьянина объясняла доминирование еврея, и наоборот. Поэтому Коковцов приводил доводы в пользу любопытного смешения понятий касты и класса — поддерживать различия между религиозными и этническими группами в деревне, в то же самое время признавая различия внутри них. Каждой национальности будет позволено развиваться автономно, учреждать свои собственные кооперативы и самой бороться с собственными эксплуататорами. Он подтвердил эту точку зрения несколько месяцев спустя, когда Коковцов и глава Управления по делам мелкого кредита Биркин поясняли в специальных циркулярах губернаторам, что Манифест 17 октября 1905 г. не отрицает существования национальных и религиозных различий, — но, утверждая их равенство, он тем самым подтверждает и их обособленность[479].

В январе 1906 г. по причинам, которые до сих пор остаются неясными, Коковцов занял новую позицию, которая стала основанием для кооперативной политики не только среди евреев, но и в отношении всех других этнических и религиозных групп вплоть до 1914 г. Снова цитируя Манифест 17 октября, Управление по делам мелкого кредита теперь заключило, что не может быть никаких препятствий для участия евреев в смешанных кооперативах. Те немногие евреи, которые являются эксплуататорами, должны быть удалены (как и другие ростовщики и торговцы) инспекторами по мелкому кредиту согласно предписаниям о «непроизводительных» группах населения. Циркуляр, подписанный Коковцовым и Бир-киным, также указывал, что среди самого еврейского населения «весьма развиты и ростовщичество и столь же жестокая эксплуатация труда, как и повсюду»[480].

Окончательная инструкция Министерства финансов от 1909 г. обращалась к инспекторам с призывом вмешиваться в дела любых кооперативов без различия религиозных и национальных особенностей и исключать из них эксплуататоров и торговцев; основным критерием для отбора должен был стать род занятий. Отчеты из Могилевской и Подольской губерний показывают, что инспекторы именно это и делали в течение последующих пяти лет. Они встречались на земских собраниях с земскими специалистами по кооперативам и составляли планы вмешательства в дела кооперативов, управляемых «непроизводительными классами»: некоторые из них были «торгово-еврейского типа», некоторые сформировались из «христиан-торговцев», а некоторые — из смеси всех видов «непроизводительных классов», включая торговцев и канцелярских чиновников[481].

Это изменение в политике демонстрирует характерную неопределенность. Чиновники из Министерства внутренних дел продолжали возражать против равного доступа христиан и евреев в кредитные товарищества, Биркин не уставал предупреждать о «некоторых элементах», подрывающих кооперативы на Юго-Западе империи, а губернаторы юго-западных губерний по-прежнему отдавали приказы об исключениях из кооперативов. Что же касается Коковцова, то его убежденность в опасности евреев для христиан (отраженная в письмах за 1905 г.) доказывает, что он был не меньшим юдофобом, чем другие правительственные и государственные деятели. Но он действовал в иной, более широкой манере: он поместил евреев в обширную таксономию всех разновидностей сельского населения и в результате перемешал стереотипные представления о крестьянах и евреях. К 1909 г. из переписки должностных лиц уже не было ясно, которое из понятий чему служило эвфемизмом: то ли кулак обозначал хищника-еврея, то ли хищник-еврей — кулака[482]. В еще более широком смысле «хороший крестьянин» очень походил на «хорошего еврея» — бедный, беспомощный, угнетенный и пассивный, нуждающийся в патерналистском надзоре; а «плохой еврей» весьма походил на кулака, торговца или деревенского писаря — слишком грамотный, слишком «развитый» и слишком жадный, а потому вынуждающий государство и его агентов к административному вмешательству. Исключительность каждого из этих типов обобщалась, делая все сельское население культурно неправомочным.

5. Несостоявшиеся сообщества

Имущественный залог — или в данном случае любой четкий механизм, который мог использоваться для того, чтобы распределять и возвращать ссуды, поддерживать финансовую ответственность членов, внедрять в деревне новые практики, — был устранен из кооперативов. Это было одним из проявлений общего представления о крестьянстве как о слабом сословии, о местных элитах как о хищниках капитализма, а о сельском населении в целом как о деструктивно безответственном, если доверить ему какую бы то ни было власть над другими крестьянами. В более широком смысле, отсутствие системных механизмов финансовой ответственности лишало членов кооперативов четких критериев, на которых те могли бы основывать свои действия. Такое положение вещей способствовало созданию весьма разобщенных учреждений мелкого кредита, которые объединяло лишь произвольное и зачастую непоследовательное вмешательство агента-профессионала.