Между нами. На преодоление - De Ojos Verdes

Не лучше. Не хуже. Просто иначе.

Парадокс, но моложе Ольховский от отсутствия растительности не стал.

Привлекательнее — о, да. Строже, суровее, потому что теперь линия челюсти резко выраженной остротой выдает непростой характер.

Это не мой Мир. Но в то же время — мой. Тот же мужчина, благодаря которому я сбрасывала оковы тысячелетних поверий, стряхивала ненужную шелуху детских фобий, переросших в комплексы. Выпускала затаившуюся внутри девочку, жаждущую жить.

Я так отчаянно хочу обнять его. Прижаться. Надышаться.

И так отчаянно робею, дойдя до черты, где остается сделать последний шаг…

Ольховский вдруг вскидывает голову. Четким прицелом наводя на меня глаза. Фокусируется и застывает в неподвижности.

Моё закланное сердце тут же теряет стройность биения и заходится в тахикардическом приступе. Организм словно градом бьет — синхронно больно и сладко.

Я так счастлива… и так напугана.

По щелчку очухиваюсь от морока, которым сознание с утра окутано, и ужасаюсь: да с чего я взяла, что ему нужны мои признания? Что не забыл меня? Что не состоит в других отношениях?

Почти полгода тишины, и тут я со своими запоздалыми реверансами!

Боже, ну не идиотка ли? Какая муха меня укусила?! Что я делаю!

Мирон не шевелится, продолжает разглядывать на расстоянии без проявления интереса. И, пожалуй, это самая красноречивая реакция на мой безмозглый порыв очутиться здесь.

Я просто разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и даю дёру, не разбирая дороги. Та самая шизофрения, которую давно постигла, приветственно машет ручкой. Даже не собираюсь вникать, как выгляжу со стороны. Бегу со всех ног.

И слишком поздно спохватываюсь, понимая, что двигаюсь не к выходу, а к густым деревьям на вершине пастбищ. Оборачиваюсь, чтобы поймать правильный ориентир и сменить направление, и замечаю следующего за мной по пятам Мира. Крупно вздрагиваю, паникуя, и начинаю бежать ещё интенсивнее, через десяток секунд врываясь в лес.

Дышу истерично и рвано, не обеспечивая легкие должной вентиляцией. Какой-то апокалипсис в мыслях с единственно различимой задачей — уйти от преследователя. Пару раз хлестко прилетает ветками по лицу, отчего сцепляю зубы, но не сбавляю темпа.

Пока не спотыкаюсь и не грохаюсь. Объятия с землей стоят мне дребезжания всех костей. Захожусь болезненным стоном и досадно фыркаю. Ну да, лес — не лучшее место для забегов, это даже в дешевом кино наглядно демонстрируется.

Но сейчас не падение меня беспокоит, а чужое осязаемое шумное дыхание над собственным ухом.

Меня аккуратно переворачивают на спину, и я стараюсь изящно отплеваться от прилипшей листвы и грязи. Сверху нависает габаритная фигура. Сначала боковым зрением я улавливаю мужские руки по обе стороны от своей головы. Мир держит вес на них, не прикасается ко мне, но я мигом ощущаю себя в плену. А потом я поднимаю глаза и натыкаюсь на то, как сердито подрагивают крылья его носа, пока горячее дыхание овевает мои щеки.

Ещё чуточку выше — и пронизывающий серьезностью взыскательный взгляд стирает остаточную кучку нервов в прах.

Замираю под ним, силясь не завыть в голос.

Как же я скучала! Боже, как скучала… Как самозабвенно тосковала!..

По оттенкам, что выдают серые глаза напротив. По искоркам в их глубине. По голосу, спонсирующему мурашек под кожей. По улыбке, бьющей неукротимой энергией.

И по себе счастливой рядом с ним. Скучала.

Разум плющит всмятку от фейерверка безудержной радости, даже с учетом явного недовольства Мира. И как побочное следствие происходит это:

— Женись на мне, — шепотом. Спонтанным и горячечным, словно в бреду. — Я рожу тебе дочь. Обещаю. Медную. Кудрявую. Буду любить её так же сильно, как и тебя. Или больше, вру. Больше. Как твое продолжение.

Брови Ольховского стремительно взлетают при первых же словах, затем совершают крутое пике, практически соединяясь на переносице.

Хмурится, щурясь в неверии.

Интересно, кто из нас в большем шоке?

Мои глаза расширяются от осознания произнесенного вслух предложения. Мне страшно. Тело дробит нещадный колотун. И вместе с тем… на душе легко и спокойно… Я никогда не пожалею о об этом своем самом смелом в жизни поступке. Что бы ни было дальше.

48. Загубленное в зародыше знакомство

Вот это напроменадила я в сказочном лесу…

Сантиметры между нами звенят от напряжения.

Молчание обрамляется чириканием птиц и шелестом ветра, щекочущего листву. И если бы не эти звуки, я бы поклялась, что мир вокруг застыл. И мы вместе с ним, потому что никто из нас так и не пошевелился.

Застреваем в пиковом моменте. Ни вперед, ни назад шагов не делаем. Не делаем шагов друг к другу. Фигурально, естественно. Физически мы и так критически близко, некуда ступать.

Блеснувшая на виске Ольховского капля пота заставляет меня сосредоточить всё свое внимание на ней. То ли чтобы хотя бы на короткую передышку отвлечься от интенсивного месива внутри, то ли чтобы по-настоящему выйти из морока.

Я слежу за криволинейной траекторией, которую она преодолевает. Оставляя мокрую дорожку. Впитываю мужской запах. Запах свежего пота, смешанный с персональным запахом кожи.

И понимаю, что меня официально можно признать полоумной.

Потому что мое тело отзывается возбуждением. Мать его, мощным неконтролируемым возбуждением. В таком экстремальном положении женское начало вдруг активируется, отчаянно тянется на пущенный сигнал — особенный, совершенно не отталкивающий мужской аромат. Цепляется за до боли знакомые флюиды.

Это то самое женское начало, что было реанимировано Миром. И мне — я это осознаю внезапно — абсолютно не стыдно за вспышку чувственности. Я всего лишь обескуражена.

Непроизвольно сжимаю бедра. Сглатываю. Пресекаю яростный порыв прижаться ладонями к его щекам, узнать — каково это, когда они гладкие. А потом запустить пальцы в густую шевелюру…

Боги, какой же он красивый.

Успешный, цельный, невероятный.

Зачем ему я? Идиотка, мечущаяся в своих сомнениях?

Я ведь уже один раз выбрала НЕ его. Разве он поверит мне?

Простреливает ужасом, когда допускаю мысль, что Ольховский сейчас отойдет от шока, проводит меня до ворот и посадит в такси. На этом всё.

— Не успеваю за сменой кадров на твоем лице. Артхаус? — кидает будто обвинительно, а тон при этом остается ровным и бесцветным. Но у меня всё равно мурашки, я столько времени не слышала его голос, Господи. — Никогда, блядь, не просекал фишку такого кино…

— Что? — еле шепчу от неожиданности.

— То!.. Ты не просто нахальная…