Между нами. На преодоление - De Ojos Verdes

ехала к тебе именно с этой целью — выплеснуть всё, что накопилось внутри. Как-то эгоистично подумала, что именно ты должна стать моей жилеткой. Мне его очень не хватает, но наши отношения закончены.

— Ты не представляешь, с каким удовольствием я стану тебе жилеткой. И нагло потребую взаимопомощи, — протягивает Рада со всей серьезностью и строгостью. — У меня под это дело и винцо есть соответствующее. Зачем откладывать хорошие планы на потом?..

— Не сегодня, — останавливаю ее, когда подходит к кухонному шкафу. — Тебя преданно ждут на улице. Надеюсь, ты уже немного остыла, и вы поговорите без скандалов.

Девушка неспешно шагает к окну и несколько долгих секунд смотрит вниз. Я не вижу ее лица, но почему-то уверена, что Рада сдерживает улыбку.

Быть влюбленной — прекрасно. В любом возрасте.

Быстро семеню на выход, пока темперамент не включился в ней по новой. А когда открываю дверь, слышу вдогонку:

— Спасибо, Адель!

Вот чудная, мне-то за что?..

Повезло, что такси оказалось поблизости, в приложении значилось, что машина подъедет через минуту. Я только сейчас умудряюсь вспомнить о своем неподобающем внешнем виде, в котором лучше не светиться ночью в незнакомых районах.

Ежась, останавливаюсь у скамьи, старательно прикидываясь, что не замечаю пристального мужского взгляда на себе. Некриминальный авторитет, к счастью, не делает попыток подойти и заговорить. Но надо отдать ему должное, и не бежит обратно к Раде. Видя, что я поглядываю на экран, догадывается, что жду машину. И ждет вместе со мной, безмолвно страхуя. И я безмерно благодарна ему за это. Маевка, пьяные голоса вокруг, у людей официально праздник — может случиться что угодно, когда ты в провокационном домашнем платьишке попадаешься на пути веселой компании.

Белый «Хендай Соната» плавно тормозит рядом через обещанную минуту. Прежде чем сесть, я всё же поворачиваюсь к Богодухову и киваю. Александр ловит мой взгляд и кивает в ответ. Нас разделяет метров десять, и я четко вижу, как следом медленно качает головой. Укоризненно.

Юркаю в салон. Автомобиль трогается. Не оглядываюсь.

Может ли мужчина знать подробности нашего с Миром расставания?

Нет. Точно — нет. Ольховский не балабол.

Александр просто знает Мирона. И однозначно... понимает, что разрыв — моя вина.

Особенно, если это правда, и Мир... хотел жениться.

Горло обдирает болезненным спазмом при этой мысли. Слез нет. Исключительно тоска. Вселенского масштаба.

46. Сумбурное лето

Ментально — я с ним. О нём.

Он сказал: разберись в себе. Сказал и исчез. Хозяин своего слова. Больше не тревожит, но это лишь физическим присутствием. Ментально — я с ним. О нём.

Моя квартира — тайный музей воспоминаний. Я с изумлением обнаруживаю, что треть вещей в ней куплена Миром. День за днем этот невозможный мужчина обживал мой спартанский дом, ненавязчиво создавая удобства. В крошечные квадратные метры с его легкой руки на удивление гармонично вписался миниатюрный мягчайший диван в комплекте с элегантным журнальным столиком, за которым Мирон любил работать на ноутбуке, когда оставался у меня. А остальное время на этом столике покоилась им же приобретенная ваза, бесперебойно заполняемая цветами: как только они начинали вянуть, их заменял новый причудливый букет. Каждый раз композиции поражали оригинальностью.

Сейчас эта ваза стоит на том же месте. Но пустует уже пятый месяц. В немом порицании.

До плотного заселения Ольховского в мою жизнь кухонная зона была лишь частью задумки дизайнера, я не пользовалась её благами. А он приобрел кучу нужной техники, наборы сковородок, кастрюль и комплекты красивой посуды на двоих. Всё это скрыто за дверцами шкафчиков, к ним я практически не притрагиваюсь. Чтобы лишний раз не предаваться ностальгии о том, как виртуозничал здесь Мирон.

Он не просто гурман: готовить любит не меньше, чем поглощать вкусную пищу. И весь процесс его стряпания тоже — очень вкусный. Я, раньше не вникающая во все фразочки о готовящих мужчинах, наглядно убеждалась в особой сексуальной ауре момента. И пока Мир орудовал ножом, колдовал над плитой, я крутилась рядом в безмолвном восхищении или сидела за островком, утопая в эстетическом наслаждении.

Морозильная камера до сих пор забита принесенными им продуктами. И к ним я тоже не притрагиваюсь.

Внимательный, заботливый, щедрый… Мирон так неторопливо и нежно окутывал собой, что не влюбиться в него — шансов не было. Отчего в мириады раз хуже, ведь ты знаешь, что этот мужчина для тебя идеален, а ты испугалась и всё испортила…

Моё лето проходит сумбурно и сопровождается дребезжащей внутри тяжестью потери. Через её призму я в разы легче смотрю на несовершенство окружающего мира, будто проблемы других людей по моей собственной шкале не так безвыходны и остры.

В семейных передрягах никак не участвую, держась в стороне. Несколько раз забираю племянников на прогулки, вожу в аквапарк, на аттракционы, кино. Жаль этих малышей, вынужденных быть щитом в отношениях своих родителей. И по той же причине нахожу в себе человечность прийти на выписку девочки, рожденной любовницей брата. Дарю ему крупную сумму, искренне пытаясь помочь. Хотя бы финансово. Потому что других ресурсов на него у меня нет.

Я не понимаю Альберта, да этого и не требуется. Это его жизнь, его опыт. Не понимаю, но принимаю ситуацию. Я тётя, у меня появилась ещё одна племянница, и она тоже невинное существо. И любить её я собираюсь с аналогичной отдачей. Остальное — не интересует. Мама, Рената, брат — пусть разбираются дальше сами.

После впервые настигшей меня в вечер дня рождения панической атаки, а это по всем признакам была она, я предпочитаю не оставаться наедине с собой и не копаться в мыслях. Одиночество раньше было моим наркотиком, но я стала страдать передозировкой и намерилась избавиться от зависимости. Уяснила, что замалчивание и подавление эмоций чревато реальным сдвигом по фазе.

В этом меня спасает Рада. Мы сошлись с ней как раз на фоне пресловутого одиночества.

Она — красивая, талантливая и востребованная девчонка, единственная подруга которой живет заграницей, а заводить других не получается ввиду перечисленных качеств. Приятельниц-то много, а тех, с кем душу отвести приятно… нет. Я тоже «болею» последним, но причины иные — я просто интроверт.

Быть собой и не фильтровать каждое слово, когда описываешь боль на сердце, это какое-то неописуемое чувство. Видеть напротив участливость во взгляде человека, ощущать, что тебя слушают внимательно