Рокоссовский - Сергей Егорович Михеенков

боя. Проводят его в тех крайних обстоятельствах, когда не срабатывает штатная разведка – разведгруппы не могут добыть языка, лётчики и наблюдатели не могут точно засечь огневые точки противника, их количество, когда необходимо действовать, но не определены ни районы сосредоточения противника, ни то, в какой он силе и какими огневыми средствами располагает, есть ли танки и бронетехника, когда не раскрыто ни количество средств усиления, ни система их огня. Вот тогда и посылают в бой роту или батальон. Посланные на гибель имитируют наступление крупных сил. Да им, как правило, и не сообщали, в чём они участвуют. Говорили – наступление, вперёд, ребята, за орденами и медалями, за искупительной кровью первого ранения. И они вставали и шли в атаку, прекрасно понимая, что первое ранение может оказаться смертельным.

Порой Рокоссовскому приписывают то, что в его войсках якобы потери были гораздо меньшими, чем у соседей. Такой статистики нет. Можно предположить, что потери в полках и дивизиях 16-й армии, Брянского, Центрального, а потом Донского и всех фронтов, которыми командовал Рокоссовский, были приблизительно такими же, как и у Ватутина, Конева, Черняховского. «Война есть крайне опасное дело…» И штрафников он не щадил. Но благородство его проступило и через эту кровь: он нашёл в себе силы и написал в «Солдатском долге» и о штрафниках. Хотя бы упомянул о них. Многие ли из мемуаристов это сделали? Архивы, которые прячут от нас правду о штрафных подразделениях, до сих пор на замке, и замок тот, похоже, заржавел…

Прибытие Рокоссовского на Брянский фронт и первые недели боёв принесли и первую крупную неудачу.

Во время проведения Воронежско-Ворошиловградской операции – попытки удара по северной группировке противника – было потеряно большое количество танков, в том числе средних Т-34 и тяжёлых КВ. Погиб, как уже упоминалось, генерал Лизюков. Рокоссовский застал эту операцию уже в движении.

Для удара по левому флангу и в тыл наступающим войскам была создана группа генерала Н. Е. Чибисова[75]. В группу вошли пять стрелковых дивизий, стрелковая бригада, три танковых корпуса, две отдельные танковые бригады и другие части, в том числе артиллерия и гвардейские миномёты. Среди танковых корпусов в операции участвовали 1-й танковый корпус М. Е. Катукова[76], 7-й – П. А. Ротмистрова[77] и 2-й – А. И. Лизюкова. 5-я танковая армия теперь действовала отдельными корпусами. Из-за неподготовленности корпусов к наступлению, плохо проведённой разведки и ряда других причин, среди которых дважды отложенный час атаки, что дало противнику возможность укрепить и усилить противотанковыми средствами танкоопасные направления, удар оказался чем-то похожим на трагическую историю 1941 года под Луцком и Бродами.

Постепенно положение на Брянском фронте стабилизировалось. Противник развивал удар южнее, на Сталинград, тесня и разрывая порядки Воронежского фронта генерала Ватутина.

Рокоссовский налаживал работу штаба. Вскоре прибыли его верные генералы и полковники. Павел Иванович Батов, в то время помощник командующего Брянским фронтом по формированиям, вспоминал: «В середине июля 1942 года Брянский фронт принял в командование К. К. Рокоссовский. И солдаты, и генералы вздохнули с облегчением, мы сразу почувствовали руку опытного организатора.

Мне представилась счастливая возможность несколько месяцев поработать рядом с выдающимся полководцем и его боевыми соратниками в самом штабе фронта.

Все работники управления считали службу с Константином Константиновичем Рокоссовским большой школой. Он не любил одиночества, стремился быть ближе к деятельности своего штаба. Чаще всего мы видели его у операторов или в рабочей комнате начальника штаба. Придёт, расспросит, над чем товарищи работают, какие встречаются трудности, поможет советом, предложит обдумать то или другое положение. Всё это создавало удивительно приятную рабочую атмосферу, когда не чувствовалось ни скованности, ни опасения высказать своё суждение, отличное от суждений старшего. Наоборот, каждому хотелось смелее думать, смелее действовать, смелее говорить. Одной из прекрасных черт командующего было то, что он в самых сложных условиях не только умел оценить полезную инициативу подчинённых, но и вызывал её своей неутомимой энергией, требовательностью и человечным обхождением с людьми. К этому нужно прибавить личное обаяние человека широких военных познаний и большой души. Строгая благородная внешность, подтянутость, выражение лица задумчивое, серьёзное, с располагающей улыбкой в голубых, глубоко сидящих глазах. Преждевременные морщины на молодом лице и седина на висках говорили, что он перенёс в жизни немало. Речь немногословна, движения сдержанные, но решительные. Предельно чёток в формулировке боевых задач для подчинённых. Внимателен, общителен и прост».

В начале августа позвонил Верховный, поинтересовался положением на фронте и вдруг сказал, что надо срочно прибыть в Ставку.

2 августа 1942 года состоялась вторая встреча Рокоссовского и Сталина. Вторая встреча – это, разумеется, условно, то есть согласно записи в журнале посещений кремлёвского кабинета Сталина. Но ведь где-то же они разговаривали о «Крестах» и где-то Сталин спросил его: «Там били?» – «Били, товарищ Сталин». – «Сколько у нас ещё людей “чего изволите?”». Говорят, во время той встречи Сталин попросил у Рокоссовского прощения. В это трудно, почти невозможно поверить, зная характер диктатора. Но, возможно, мы ещё многого не знаем…

Встреча же была. Возможно, она произошла в Генштабе. Возможно, на даче Сталина или в кремлёвской квартире, где Верховный тоже принимал, но там учёт посетителей и гостей не вёлся.

В этот раз он вошёл к Верховному вместе с А. М. Василевским и Н. Ф. Ватутиным. «Рассматривался вопрос об освобождении Воронежа, – вспоминал маршал. – Ватутин предлагал наступать всеми силами Воронежского фронта непосредственно на город. Мы должны были помочь ему, сковывая противника на западном берегу Дона активными действиями левофланговой 38-й армии. Я знал, что Ватутин уже не раз пытался взять Воронеж лобовой атакой. Но ничего не получилось. Противник прочно укрепился, а нашим войскам, наступавшим с востока, прежде чем штурмовать город, надо было форсировать реки Дон и Воронеж. Я предложил иной вариант решения задачи: основной удар нанести не с восточного, а с западного берега Дона, используя удачное положение 38-й армии, которая нависает над противником севернее Воронежа. Для этого надо только подтянуть сюда побольше сил, причём по возможности скрытно. При таком варианте удар по воронежской группировке наносился бы во фланг и выводил наши войска в тыл противнику, занимавшему город. Кроме того, этот удар неизбежно вынудил бы противника ослабить свои силы, наступавшие против Юго-Западного фронта. В той обстановке такой вариант, по моему глубокому убеждению, был наиболее правильным».

Сталин не поверил в перспективу плана Рокоссовского.

В сентябре войска Ватутина, усиленные резервами Ставки, атаковали. Штурм не удался. Умело организованная оборона противника прерывала огнём и контратаками любую попытку ударной группировки Воронежского фронта продвинуться к Воронежу. Измотав наши войска, немцы перешли в наступление, и положение Ватутина снова ухудшилось.

А южнее начиналась битва за Сталинград. 19 августа немецкие танковые армии предприняли мощное наступление в