Дракоморте - Ирина Вадимовна Лазаренко

— Драконы змеям не родня! — встрепенулся вдруг Йеруш прежде, чем успел схватить себя за язык. — Драконы рождены от камня!

Рохильда горестно вздохнула, покачала головой, сложила массивные руки под массивной грудью и сделалась похожей на диковинную башню. Найло окинул взбудораженным взглядом эту башню, и прищур у эльфа был до крайности сосредоточенный, словно он высчитывал в своей голове направление её падения — но через мгновение сосредоточенность стёрлась с его лица будто тряпицей. Разгладились едва заметные морщинки, лучисто засияли яркие глаза, голова чуточку склонилась вбок и вперёд, губы дрогнули в приятной улыбке, которую мигом узнал бы любой эльф из семейства Найло.

— Я вижу, ты очень хорошо знаешь, о чём говоришь, Рохильда, — вкрадчиво проговорил Йеруш. — Ты знаешь о драконах больше, чем ведомо мне и жрецам, и больше, чем я даже мог себе представить, хотя мне доводилось видеть много, очень много драконов.

Рохильда прижала пальцы к губам и замотала головой.

— И, — продолжал Найло вкрадчиво, — если ты считаешь, что из-за дракона нам грозит опасность…

— Тише! Тише! — умоляюще прошептала жрица. — Не всем. Может, ещё и не всем. Не тем, в чьих сердцах горит частица отца-солнца. Но тебе. Тебе уж точно. Тебе первее всех и неотвратимо. Ты очень рядом с ним, ты очень близко, ты очень любишь его, Йерушенька.

— Тогда почему ты не расскажешь мне об этой опасности? Что она такое? Куда мне смотреть, чтобы понять? Почему ты не объяснишь?

— Про некоторые вещи не говорят! — отрезала Рохильда. — Они есть и всё! Вещи, про какие не говорят. Дороги, по каким не ходят. И думки, которые думать не надо.

Йеруш отступил на полшага, прижал ладонь к груди. На тёмно-сиреневой рубашечной ткани было хорошо видно, как подрагивают его длинные пальцы.

— Я не вправе настаивать, — смиренно проговорил эльф. — Не вправе доставлять своими вопросами неудобства человеку, который заботится о моём благе. Я не вправе досаждать тебе вопросами, даже если ты говоришь, что от ответов зависит моя собственная жизнь. Или даже что-нибудь поважнее жизни.

Его слова несколько мгновений висели в воздухе, словно напитываясь значимостью. Найло сделал медленный вдох. Облизал губы. Башня-Рохильда чуть подалась вперёд.

— Но если бы ты захотела, — вновь заговорил Йеруш тихим, смиренным, чуть сдавленным голосом, — если бы поделилась со мной тем знанием, которого мне недостаёт…

Он позволил своему голосу сорваться.

— О-о, — выдохнула Рохильда. — Я… Но ты просто не понимаешь, не понимаешь, как всё это… О-о-о!

— Меня глубоко трогает твоё неравнодушие, — ладонь Йеруша раскрылась, пальцы, дрогнув, потянулись в сторону Рохильды и тут же снова сжались в кулак. Голос упал до полушёпота, завибрировал: — И мне жаль, что я здесь чужак. Что я не в силах постичь твою мудрость, понять основания твоей тревоги. Если бы я только знал то, что известно тебе, тогда свет истины залил бы собой самые дальние уголки моего невежества, подобно тому, как сияние-отца солнца заливает темнейшие закутки мрака.

Рохильда ломала пальцы и громко сопела, глаза её блестели.

Йеруш с отвращением к себе думал, что любой эльф из семейства Найло в этом месте бы аплодировал.

Сколько лет он не позволял прорываться этим выученным манерам, этому низко-вкрадчиво-вибрирующему голосу, этим идиотским напыщенным фразам — всему, что вбило в него семейство за годы юности, когда он тратил свою жизнь на обучение этикету и общение с клиентами в банке, когда отец и дядья таскали его на встречи с важными шишками из числа городских властей, на бесконечные деловые обеды, в тоскливо-затяжные визиты к богатейшим и важнейшим клиентам, многие из которых были решительно невыносимы, ужасны, омерзительны. Родня учила Йеруша видеть, когда важность, назойливость, отстранённость, вредность являются истинной частью натуры, а когда эльфы лишь прячут за ними свою уязвимость, своё желание быть нужным, важным, интересным хоть кому-то — и страх быть отвергнутыми в этом желании. Родня учила Йеруша давать страждущим иллюзию искреннего внимания, интереса, участия – живого, тёплого, неспешного, надёжного. Такого, которого эти эльфы жаждут так сильно, не признаваясь в своей жажде даже самим себе.

В Йеруша годами вбивали «правильные» манеры поведения, действенные слова, фразы и способность легко играть словами и фразами, играть голосом и выверенными жестами, рассказывать отдельную историю глазами, едва заметными движениями тела и толикой природного обаяния, которым Йеруш обладал.

Оставив семью и уйдя изучать гидрологию, он многие годы выбивал, выжигал, выметал из себя эти знания, эти фразы, слова, жесты и движения тела, которые давали ему преимущество перед другими эльфами и людьми, преимущество обманное, нечестное, мерзкое, и каждый раз, когда Йеруш ловил себя на этих движениях, словах и жестах, у него внутри взрывался гигантский пузырь, наполненный желчной горечью и злостью.

Может быть, отчасти Йеруш любил-ненавидел Илидора именно за то, что у него была часть тех умений, которым обучали самого Йеруша, — умений природных, искренних: Илидор не манипулировал другими, сохраняя холодность рассудка, а просто щедро делился с миром пылом своей золотодраконской сущности, даже не сознавая, как и когда это делает.

Сейчас Йеруш по собственной воле выпускал наружу эти хреновы штучки семейства Найло и не был уверен, что сумеет крепко держать их на поводке. Многое подзабылось за годы, ушла естественность, гладкость движений, звенящая выверенность жестов и мимики. Но того, что осталось, по-прежнему хватало.

Через столько лет.

Пузырь горечи и злости ещё никогда не был таким обжигающим.

— Про некоторые вещи не говорят, Йерушенька, — повторила Рохильда жалобно. — Никогда не говорят.

— Что же, тогда…

Йеруш произнёс это своим обычным голосом, без всей этой низко-вибрирующей обманной действенности, и шагнул вперёд, просто шагнул вперёд, как шагает Йеруш, без всякой выверенности и размеренности, сжимая кулаки и яростно сверкая на жрицу сине-зелёными глазами, а она тихо охнула, отпрянула на полшага, прижав ладони к щекам.

— Тогда как сами жители старолесья узнают те вещи, о которых не говорят? Откуда тебе известны эти тайны, если тебе самой их никто не пересказывал? Рохильда. Я учёный. Я приучен доверять только фактам, даже если вопрос касается моей безопасности или… — он всё-таки позволил своему голосу трагично дрогнуть, — или жизни.

Бой-жрица так и стояла, прижав ладони к щекам, — большая, нелепая, взъерошенная, смотрела на Йеруша вытаращенными, невидящими глазами, в которых он не мог прочитать ни единой мысли, и беззвучно шевелила губами. Стояла и